Прежде чем он сказал «кома».

Прежде чем он сказал «скончалась».

Я уже знала. И часть меня умерла вместе с ней.

Такер держал меня в объятиях, когда правда ударила, как тысяча галлонов ледяной воды. Я снова тонула, и единственное, за что я могла уцепиться, был парень, чьи руки после многочисленных месяцев стали моим единственным настоящим домом. Он позволил мне вцепиться в его рубашку, причитая и плача сильнее, чем когда-либо в моей жизни. Потеря Сэм была такой огромной, что я не могла дышать. Мои легкие бунтовали против этой новости.

Я не могла остановить боль, даже когда пыталась. Это было бесполезно, так что я позволила ей накрыть и унести меня, пока Сара сочувственно смотрела, а Такер держал меня, позволяя всем моим разбитым частям падать вокруг нас в этой крошечной комнате.

Я гадала, будет ли он рядом, чтобы помочь мне собрать осколки моей жизни и как-нибудь соединить их вместе.

***

Мама не вернулась в дом вместе со мной. Не сразу. Нужно было подписать какие-то бумаги. Нужно было заняться взрослыми делами. И я не хотела в этом участвовать.

Такер отнес все сумки обратно в дом, а я замешкалась у входной двери, не уверенная, могу ли войти. Ее там больше не было. Я больше никогда не увижу ее на диване. Не услышу ее смех. Я никогда не буду лежать у нее на коленях, пока она играет с моими волосами и дает мне советы, которые я всегда слушала вполуха. Никогда больше, войдя через парадную дверь, я не увижу ее лица.

Осознание ударило меня снова, и я, пытаясь наполнить легкие воздухом, начала всхлипывать, вцепившись руками в дверной косяк. Такер бросился ко мне, протянул через порог и помог подняться в мою комнату. Когда мы проходили мимо открытой двери в ее спальню, я остановилась и сделала неуверенный шаг внутрь. Пока я передвигала ноги и стояла посреди ее комнаты, позволяя слезам свободно падать, Такер держал меня за руку. Было так тихо. На какое-то мгновение мне показалось, что она все еще здесь.

***

Такер остался на ночь. Мне было все равно, что подумает об этом мама. Я нуждалась в его утешении. Он все понимал. Я боялась, что для него это будет слишком, учитывая, что мы только что признались друг другу в любви и повесили ярлык на наши отношения. Часть меня ожидала, что он не сможет справиться с этим — что это больше, чем он мог вынести.

Вместо этого Такер прижал меня к своей груди и позволил плакать, пока я не выбилась из сил. Он провел руками по моим волосам. Движение было таким знакомым, что у меня заныло в груди. Он посмотрел мне в лицо. Его светло-голубые глаза смотрели мягко и понимающе. Затем он сказал, что останется, несмотря ни на что.

Наконец-то, впервые в жизни, я поверила кому-то, когда мне сказали, что меня не оставят.

В понедельник я не пошла на занятия, и учителя отнеслись к этому с пониманием. Тяжесть в груди не отпускала, и я вяло бродила по дому, каждая комната которого напоминала мне о Сэм. Несколько раз я проходила мимо ее комнаты. Дверь все еще была прислонена к стене там, где мы ее оставили. Ее постель была не застелена. Ее компьютер все еще стоял на столе. И я вошла, чтобы сесть на ее кровать. Мои руки ощупывали одеяло, а глаза запоминали мебель, — как отражение самой Сэм.

На столе лежали стопки бумаг. Сначала я подумала, не оставить ли их просмотр маме, но тихий голосок в моей голове прошептал: «Посмотри, Мэл». И этот голос был так похож на голос Сэм.

Поверх каких-то юридических документов лежал дневник в кожаном переплете. Я отодвинула его в сторону. Мои пальцы скользнули по странице, исписанной ее почерком. И смех, вырвавшийся у меня изо рта, был полон такой печали, что пришлось ухватиться за стол, чтобы не упасть.

Это было завещание, которое коротко и ясно гласило:

«Майра,

Я оставляю все Мэлори».

Я отодвинула стул и, держа бумагу в руках, опустилась на него. Мое внимание снова вернулось к кожаному дневнику, и, поколебавшись несколько секунд, я все же положила его на потертую деревянную поверхность стола.

Открыв его, я начала читать.

«Дорогая Мэл,

К тому времени, как ты получишь это письмо, меня уже не будет. Они дали мне всего лишь год жизни.

Сегодня я была на последнем приеме у врача. Есть что-то странное в том, как врач, смотря тебе в глаза, говорит, что ты умрешь. Спрашивая, что ты хочешь сделать со временем, которое у тебя осталось. Болезнь Крейтцфельдта-Якоба ( *Болезнь Крейтцфельдта-Якоба — прогрессирующее дистрофическое заболевание коры большого мозга. Имеет инфекционный характер. Очень редкое.) жестока. Еще хуже, когда ваша страховка заканчивается, и любая помощь, которую можно было получить, становится недоступной.

Но сейчас я чувствую себя нормально и останусь здесь, пока твоя мама не вернется.

Я решила, что хочу провести свои последние дни с тобой. Да, я вернулась, потому что потеряла работу, дом и мужа. Но я могла бы остановиться в другом месте, если бы хотела. Есть специальные места для таких, как я, но думаю, в итоге твоей маме пришлось бы оплачивать расходы, а я этого не хочу.

И вот я здесь. В твоем доме. В твоем пространстве. В твоей жизни. Потому что я хочу посмотреть, кем ты станешь в следующем году. Я хочу жить через твою молодость и волнение от того, что ты испытываешь. И, может быть, я смогу дать тебе несколько советов. Если взрослые и хороши в чем-то, так это в том, чтобы указывать молодым людям, что им следует делать.