— Ты почему не спишь, Гвен? — он оттеснил ее к противоположной стенке, чтобы никто не подслушал их разговор. — Возвращайся, я скоро приду.

Гведолин лишь вздохнула. Сложила руки в замок на груди. Выше подняла нос.

— Ты играешь на деньги?

— Играю, — не стал отрицать он очевидное.

— На деньги, которые ты взял за лечение девочки, хотя я просила тебя этого не делать?

— Ну да. И что?

— Так нельзя, Терри.

Он недоуменно уставился на нее. Надул губы, фыркнул и рассмеялся.

— Да ради Воды, Гвен! Будешь мне нравоучения читать? Иди спать.

— Нет, — резко возразила она. — Это наши деньги, я не позволю, чтобы ты их проиграл, и мы снова остались без единого тори.

Нам нужно добраться до Крыменя, сам говорил. А ты что устраиваешь? Нужно держаться в тени, не высовываться, не привлекать внимания. А если кто-нибудь из этих забулдыг уже знает, что нас ищут?

— Брось, городишко маленький, стоит на отшибе, кому мы здесь нужны?

— А деньги? Ты проиграешь!

Терри расхохотался.

— Я? Ох, хорошо же ты меня ценишь, нечего сказать, раз такого невысокого обо мне мнения. Да меня с десяти лет никто в шад-на-дэн не обыгрывал. Ни деревенские, ни городские. Год назад я обыграл самого профессора Вилкэ — нашего ректора в академии. А уж он-то считался заядлым игроком и заслуженным мастером. Я не проиграю, Гвен. Никогда. Верь мне. Я лишь хочу умножить наше состояние.

— Но не таким же способом… Это… не честно!

— Да? А каким? Какой способ для тебя самый правильный, самый честный?

Мужики за столом уже давно перебрасывались бранью, в основном, в адрес

Гведолин, что «какая-то девка посмела отрывать достойного мужа от увеселительной игры». В адрес Терри сыпались фразы, типа: «нечего с ней разговаривать, пусть катиться к Засухе» и «вот же вредные бабы — не женись, Дирк, будешь всю жизнь ходить с хомутом на шее». И так далее и в том же духе.

— Хочешь сейчас это обсудить? — хмуро поинтересовалась Гведолин, косясь на шумную компанию.

— Непременно. Ну, так какой?

— Работать. Нужно просто работать и получать за это вознаграждение.

Брови Терри сошлись на переносице.

— Ясно. Значит труд ума для тебя — не работа?

— Я не это хотела сказать. Просто…

— Эй, парень! — рявкнул Густаво. — Как там тебя, Терри! Бросай ты эту бабу, чего с ней церемониться? Ночь еще длинная — наверстаешь! — в этом месте они все загоготали. — Моим ребяткам не терпится посмотреть на самую дорогую партию за мою игральную карьеру! А еще на то, как я за семь ходов положу твою армию на обе лопатки и сорву весь куш!

— Это мы еще посмотрим, — выкрикнул, повернувшись к нему, Терри. Сказал тише уже Гведолин: — Иди спать. Позже поговорим.

Резко, не дожидаясь ее ответа, он развернулся на каблуках и направился к столам, бравируя на ходу:

— Густаво! Грязный ты интриган и бабник! Твоя армия будет разбита за пять ходов. Не больше, слышишь. За пять!

Оставаться дальше не было смысла. Гведолин знала — Терри не понравиться, что она смотрит на игру. Да ей и не хотелось. Не то, чтобы она не верила в него. Верила. И в его выдающиеся способности, неординарный ум, великолепную память. Недаром он закончил академию досрочно. Ведь это не каждый может, верно? Но сейчас ей было не по себе. Деньги, компания, пиво, сальные девчонки… Все смешалось и вызывало отвращение.

Засуха с тобой, Терри. Делай, что хочешь.

Дойдя до лестницы наверх, Гведолин уже поставила ногу на первую ступеньку. Затем передумала, развернулась и направилась к выходу из трактира. Выскользнула наружу, тихонько прикрыв за собой дверь.

Снаружи ее встретила вечерняя прохлада, резко контрастировавшая с солнечной и теплой дневной погодой. Было темно; кто-то забыл на веранде масляный фонарь, о который теперь настойчиво билась мошкара, прилипая к горячему стеклу. Видимо, этот кто-то сейчас по-простому мочился за углом, насвистывая незамысловатую мелодию — Гведолин видела темный силуэт, замерший в соответствующей позе.

Мужчина, сделав свои дела, пьяно шатаясь, поднялся на веранду трактира, подцепил за толстое кольцо фонарь и, проходя мимо Гведолин, игриво шлепнул ее по заду.

Она ожидала нечто подобное — в работном доме парни спьяну не стеснялись выражать свои чувства, демонстрируя и более развязанные манеры, за что порой, если застукает надзирательница, получали десять плетей. Ожидала, но все равно не успела увернуться. Сейчас, когда Гведолин оказалась расстроенной и обиженной, даже чувства были обострены до предела.