Петя выхватил коробочку и во все глаза уставился на Лилю.

— Ты их украла? — спросил, не подумав, напрочь забыв о Ксюхе.

Лиля прикусила губу.

— Воровка, — улыбнулась Ксюша. — Хорошую же ты нашёл мне замену.

Лиля бросилась бежать.

Петя растерялся. Такой реакции он не ожидал, да и вообще находился в смятении.

— Не беги за ней, Петь, — попросила Ксюха. В голосе проскочила знакомая и давно позабытая нежность. Рука легла Пете на плечо. — Петь, видишь, какая она? Зачем тебе такая? Вспомни, сколько у нас всего было хорошего. Петь, ну не будь ты дураком. Ты же её совсем не знаешь.

Он молчал.

Ксюша продолжала. Интонации всё больше смягчались, окутывая, опутывая. Петя сильнее хмурился. Лиля ему очень нравилась, но Ксюха права: похоже, он её совсем не знает.

За этими раздумьями собственная ложь показалась незначительной. Он, по крайней мере, ничего не воровал.

— Петь, а ты помнишь, как мы с тобой в театр ходили? — тем временем широко улыбалась Ксюша, обнимая бывшего. — А как по магазинам гуляли? Ты мне тогда кофточку купил. Я её до сих пор берегу. Жёлтую такую, помнишь? Она у меня любимая. Петь, а давай начнём всё сначала?

— А как же твой новый? — спросил, думая о Лиле.

— Не сошлись мы. Петь, пойдём, а? Холодно. В кафе заглянем. Я не обедала. Пойдём?

Он не шевелился.

Ксюша злилась. Парень ни разу не посмотрел на неё и всё пялился в сторону убежавшей воровки. Было обидно.

— Петь, а, вообще-то, у меня проблемы. Слышишь, Петь, мне больше не к кому обратиться. Ты у меня… — вцепилась в его рукав, потянула. — Самый родной.

Наконец, Петя посмотрел на Ксюшу.

Та ёжилась от холода. Она всегда мёрзла. В глазах застывшая мольба, мягкая улыбка.

Ладно, — решил Петя. — Раз у Ксюши проблемы, надо помочь.

Разговор с Лилей оставил на потом, уверенный в том, что всё разъяснится. Наверняка, это какая ошибка. Не верил он в Лилю-воровку. А даже, если и так, не страшно. Он сумеет убедить бедную девушку вернуть серёжки. В конце концов, любой ошибается. Главное, чтобы рядом был тот, кто указал на ошибку.

— Идём, Ксюх.

— В кафе? Я бы пирожное съела, и салатик, и…

Петя не слушал. Он думал о Лиле и о злополучных серёжках.

А, может, он сам виноват в краже?

Пока Ксюша на ходу придумывала проблемы, взглядом выискивая кафе поуютнее, Лиля стояла на ближайшем перекрёстке и пыталась отдышаться. Давно она так не бегала. И чего рванула? Испугалась. Растерялась.

Об упущенном шансе рассказать правду подумала только теперь.

Дура… — ругала себя, утирая слёзы. Лиля и сама не понимала от чего больше злится: от собственной глупости и дурацкого побега, или из ревности. Бывшая девушка у бизнесмена была симпатичная. И в своей красной куртке выглядела куда лучше, чем Лиля в старом пальто. Конечно, если снять бедняцкие шмотки, Лиля будет круче, но Петя видит то, что видит. Так что один ноль в пользу бывшей.

Лиля окончательно скисла. Ждать любимую машинку решила в кафе. Зашла в первое, что было после перекрёстка и угрюмо заняла столик у окна.

То ли по случайности, то ли из-за злого рока Ксюша с Петей пришли туда же. Соперницы увидели друг друга первыми. Ксюша сразу крепче прижалась к парню, широко улыбнулась, начала щебетать, указывая на стойку с пирожными. Петя не видел ничего и никого. Он смотрел в пол, думая о Лиле. Как она доберётся до деревни? Есть ли у неё наличные? Не попадёт ли в беду?

Карелина делала вид, будто ей всё равно, глядя на парочку. А сердце разрывалось. Возникло желание подойти и всё выяснить, а заодно и рассказать правду. Но чувство собственного достоинства оказалось сильнее, природное упрямство потащило на выход. Ксюша победно вздёрнула голову, незаметно для Пети помахала ручкой Лиле.

— Петенька, а можно мне шоколадное? — проворковала, невинно хлопая глазками.

Лиля вышла из кафе.

Эмоции зашкаливали. С любым другим парнем Лиля бы уже начала ссору, выдрала клок волос зазнайке, виснущей на её ухажёре, а тут… Тут приходилось признать: не хочется драться, кричать. Хочется одного — забыть увиденное как страшный сон.

Петя сидел за столом и молча выслушивал Ксюшу. Та болтала, не умолкая, но он не вникал. Пока бывшая изо всех сил врала, строя из себя несчастную, он думал о Лиле и всё чаще ловил себя на мысли, что не хочет вот так заканчивать.

«Мы могли бы перевести всё в шутку, а украденное вернуть, — улыбался, вспоминая её глаза, улыбку. — Назвали бы себя Сваровски (других названий украшений не вспомнил), хотя, нет, лучше Сваровскими. Пусть звучит так же нелепо, как и случившееся».

— Улыбаешься? Петь, я тебе тут душу изливаю, а ты улыбаешься?