Только он исчез.

Прошла неделя, потом две. Я расслабился, решив, что он, должно быть, уже продал весь свой товар.

Я был членом юниорской команды ИМКА[76] по плаванию, и в субботу, в конце мая, у нас должна была состояться последняя тренировка перед предстоящими соревнованиями в Бруклине, намеченными на следующие выходные. Мама дала мне десять долларов на перекус после тренировки и, как всегда, велела запереть шкафчик, чтобы никто не украл ни денег, ни часов (хотя зачем кому-то могло понадобиться красть паршивый «Таймекс», я понятия не имею). Я спросил ее, придет ли она на соревнования. Она подняла глаза от рукописи, которую читала, и сказала:

– У меня назначена встреча. Уже давно.

Это был всего лишь второй раз (или, может быть, третий), когда я её о чем-то просил, но я, конечно же, ей этого не сказал, а только поцеловал в щеку и направился по коридору к лифту. Когда двери лифта открылись, я увидел Террио, ухмылявшегося своей глупой ухмылкой и глядевшего на меня единственным уцелевшим глазом. К его рубашке был приколот листок бумаги. Предсмертная записка. Записка всегда была на нем, и кровь, разбрызганная по ней, всегда была свежей.

– У твоей матери рак, Чемпион. От сигарет. Она умрет через полгода.

Я застыл на месте с открытым ртом.

Двери лифта захлопнулись. Я издал какой-то звук - писк, стон, не знаю - и прислонился спиной к стене, чтобы не упасть.

Они должны говорить тебе правду, - подумал я.
– Моя мать скоро умрет.

Но потом в голове немного прояснилось, и мне пришла в голову мысль получше. Я ухватился за нее, как утопающий за плавучий кусок дерева. Но, может быть, они должны говорить правду только тогда, когда ты задаешь им вопросы. В противном случае, возможно, они могут рассказать тебе любое лживое дерьмо.

После случившегося мне расхотелось идти на плавание, но если я не пойду, тренер может позвонить маме и спросить, где я пропадаю. Тогда она точно захочет узнать, почему я не пошел на тренировку, и что я ей скажу? Что я испугался того, что Бомбила будет ждать меня на углу дома? Или в вестибюле «ИМКА»? Или (почему-то для меня это было самое ужасное) в душевой, невидимый для других голых мальчиков, смывающих хлорку с кожи?

Неужели я скажу ей, что у нее чертов рак?

Поэтому я пошел в бассейн и, как вы можете догадаться, плавал как дерьмо. Тренер несколько раз просил меня собраться, и мне пришлось ущипнуть себя за подмышку, чтобы только не разрыдаться от бессилия. Мне пришлось очень сильно себя ущипнуть.

Когда я вернулся домой, мама все еще была погружена в свою рукопись. Я не видел, чтобы она курила с тех пор, как ушла Лиз, но я знал, что она иногда, когда меня нет рядом, пьет вино - с авторами книг и разными редакторами, - поэтому я обнюхал ее, когда целовал, и не почувствовал ничего, кроме легкого запаха духов. Или, может быть, крема для лица, так как была суббота. Ну, в общем, какие-то женские штучки.

– Ты что, простудился, Джейми? Ты хорошо просох после бассейна?

– Ага. Мама, ты ведь больше не куришь, правда?

– Так вот оно что.
– Она отложила рукопись и потянулась.
– Нет, с тех пор как Лиз съехала, я не выкурила ни одной сигареты.

С тех пор, как ты ее выгнала, - подумал я.

– Ты давно была у врача? Проходила обследование?

Она вопросительно на меня посмотрела.

– В чем дело? У тебя складка между бровями.

– Ну, - сказал я, - ты у меня единственный родитель. Если с тобой что-то случится, я ведь не смогу жить с дядей Гарри, правда?

Она состроила смешную гримасу, потом рассмеялась и обняла меня.

– Со мной все в порядке, малыш. Вообще-то, два месяца назад я проходила ежегодный осмотр. Прошла с достоинством.

Да и выглядела она нормально. В добром здравии, как говорится. Насколько я мог видеть, она больше не худела и не выкашливала мозги. Хотя рак не обязательно должен быть в горле или легких человека, я это знал.

– Ну... это хорошо. Я рад.

– Значит, нас двое. А теперь приготовь маме чашечку кофе и дай мне закончить эту рукопись.

– А она хорошая?

– Если честно, да.

– Лучше, чем книги мистера Томаса о Роаноке?

– Гораздо лучше, но, увы, не так коммерчески успешна.

– Можно и мне чашечку кофе?

Она вздохнула.

– Полчашки. А теперь дай мне дочитать.

32

Во время последнего в том году теста по математике я выглянул в окно и увидел Кеннета Террио, стоящего на баскетбольной площадке. Он проделал свою ухмыляюще-манящую штуку. Я посмотрел на экзаменационные бумаги, потом снова поднял глаза. Все еще там, и ближе. Он повернул голову, чтобы я мог хорошенько рассмотреть пурпурно-черный кратер и торчащие костяные клыки. Я снова уткнулся в бумаги, а когда поднял глаза в третий раз, его там уже не было. Но я знал, что он вернется. Он не был похож на других. Он был совсем не похож на других.