Ему казалось неправильным быть уязвимым другим человеком, переживания которого значали намного больше собственных. В этом будто было что-то противоестественное. Без долгих раздумий он бросился с кулаками на чёртового Реймонда, не мог удержаться, чтобы не ударить Джона, и всё ради неё. Джеймс не считал себя благородным, но мог уступиться и за любую другую девушку, если того требовал случай, но это было другое. Как будто всё, что было против неё, невольно задевало за живое его самого. Как будто их души стали единым целым, неотделимым друг от друга. Как будто они стали одним человеком.

Невзирая на это Джеймс всё равно отчаянно не мог понять Фрею, будто она была сложной арифметической задачей, над которой он ломал голову, не в силах разрешить. Перепробовал все известные формулы и схемы, но это было что-то новое, доселе никем невиденное уравнение. Он придумал его сам, выдумал из скуки, а теперь ломал голову и мучился не в силах заметить решения, что было на самой поверхности.

Рядом з Фреей рациональное тонуло в бескрайнем море дикого чувства, волны которого уносили следом за собой всё. Голову заполнял лишь шум этого моря, припливы и отливы которого накатывали разрастающейся то злостью, то нежностью. И он хотел, чтобы оно высохло, заставив его душу изнывать в пустыне бесконечного одиночества, где было намного уютней, но что важнее — намного удобнее.

Дункан поплелся за ним. Это было вполне ожидаемо, хотя Джеймс охотнее побыл бы наедине. Он не нуждался в няньке, которая будет контролировать каждое его движение и остерегать от «неправильных» решений. Не хватало ещё и Спенсера, который с этой работой справлялся как никто лучше.

Они зашли в первый попавшийся по пути паб. В дневное время людей было не так уж много, но даже те, которые занимали столики, не были внимательны друг к другу. Было непривычно тихо, пространство заполняли незателивые рождественские мотивы шепящей пластинки, лениво крутившейся на патефоне. Интерьер был скудно, но всё же убран к предстоящему празднику, дух которого как будто нарочно дразнил Джеймса своей веселостью.

Они заказали пинту пива, покуда ничего крепче не было. Дункан заплатил ещё и за огромную тарелку жареного картофеля с рыбой, после чего они заняли один из столиков, над которым повисла на голом проводе лампочка, свет которой резал глаза. Освещение было тусклым, поскольку в помещении было всего два витражных окна, из которых внутрь почти не попадал свет, приглушенный натянутой серой пеленой неба. Невзирая на праздничное убранство, атмосфера была мрачновата, что Джеймс упорно игнорировал.

Он рьяно схватил первый стакан пива и осушил почти весь залпом. Оставшуюся на подбородке пену грубо вытер ребром ладони, приложившись губами к следующему стакану. Дункан продолжал молча наблюдать за другом, распивая пиво вместе с ним медленно и неторопясь. Единственное, что его смущало, это напряженная обстановка в самом пабе.

Невзирая на свою разговорчивость, Дункан умел быть учтивым, когда от него это требовалось. Они были друзьями на протяжении двенадцати лет, что было достаточно много, чтобы они знали друг друга намного лучше, нежели самих себя. Их дружба была единственным постоянством, неподлежащим изменению, которое окончательно разрушило бы их вдребезги. Они могли драться между собой, бесконечно спорить и обижаться, но всё переставало иметь значение, когда хоть один попадал в неприятности. Они вытягивали друг друга из передряг, прикрывали и поддерживали, что значило намного больше всех вместе взятых размолвок, что могло случаться между ними.

Присутствие Дункана во многом раздражало Джеймса потому, что он был кузеном Фреи. Их связь никогда не была так ощутима, как сейчас, когда парень был на взводе. Она не хотела его видеть. После всего, что между ними было, не хотела видеть. Слова эхом повторялись в его голове, поднимая всё больше шума, что заполнял голову. Джеймс не мог слышать ни шума улицы во время того, как двери то открывались, то закрывались, ни разговоров людей, ни тихого шипения пластинки, ни тяжелого дыхания Дункана. Каждую клетку его тела заполнял голос Фреи, неистово повторяющий, что он последний человек, которого она хотела бы видеть.

— С ней бывает сложно, — произнес наконец-то Дункан, не выдержав молчания, что и его понемногу сводило с ума. Джеймс придвинул к себе чётвертый бокал пива, чувствуя в животе недовольное урчание. — Фрея теряеться в стресовых ситуациях. Сразу прячеться в невидимой ракушке и отталкивает от себя всех.

Джеймс посмотрел на друга исподлобья, ничего не ответив. Достал из кармана брюк сигареты и прикурил, бросив пачку на стол, молча предлагая Дункану сделать тоже самое. К горлу поднялся тошнотворный хмельной вкус. Не было лишним бросить в желудок немного еды, но он как будто парню назло не стал этого делать, хоть и самому от этого было хуже.

— Что бы Фрея не сказала, это точно не то, что она имела в виду. Творческие люди могут быть немного странными. Впрочем, у кого из нас нет странностей, — Дункан глупо усмехнулся, когда Джеймс лишь устало покачал головой, в которую ударил повышенный градус. Пить пиво после двух стаканов виски, наверное, было не лучшей идеей.

— Фрея достаточно взрослая, чтобы иметь в виду именно то, что хочет иметь в виду. Тебе не обязательно её оправдывать, — он сделал глубокую затяжку, чувствуя, как ядовитый дым медленно опускался к легким, а затем возвращался, ударяя в голову, взбалмошную от всего выпитого за последний час. — Разве ты не знал, это я самый главный злодей этого города!