— Нет. Только с её родителями, — мистер Кромфорд мотнул головой, будто в попытке отогнать перед глазами призрака. Сделал последнюю затяжку и потушил сигарету о пепельницу. Казалось, его проняла меланхолия по прошлому и упрямо не желала отпускать. — Можешь воспользоваться моим телефоном, если хочешь. Я спущусь вниз. Твоей матери нужна поддержка. Всё-таки мы остались без праздничного кекса, — он похлопал Джеймса по спине, а затем ушел.

Это был странный разговор, которого прежде между ними не случалось. Отец был строгим, но всё же не таким многословным, как мать. Их беседы были короткими, но всегда по сути. Обычно, всё проходило по одному и тому же заезженному сценарию — мистер Кромфорд цеплялся за любой недостаток сына, в приказном тоне велел от него избавиться, взяться наконец-то за голову, перекроить свою суть, неизменно угрожая избавлением несчетного количества денег, которыми у парня была привычка бездумно сорить. Джеймс выслушивал отца вполуха, не внимая угрозам, что оставались пустыми. Через час, а порой и меньше, он вообще забывал об их разговоре, будто того между ними и не случалось.

В детстве всё было иначе. Мистер Кромфорд был достаточно мягок с обоими сыновьями, не вбивая им в голову нравоучения, как это делала его жена. Он позволял им делать порой то, что запрещала Кларисса — давал после ужина по конфете, разрешал читать после себя газеты, курить и распивать в умеренных количествах алкоголь, порой даже разыгрывал на троих карты. Иногда брал мальчиков на охоту, изредка читал для них и никогда не заставлял играть на чёртовом фортепиано.

Всё вышло из-под контроля само по себе. Сопротивляясь указаниям матери, Джеймс невольно обратил во врага и отца, который в определенный момент постепенно стал готовить сына к тому, чтобы тот однажды стал его заменой. Чем больше обязанностей родители пытались на него возложить, тем больше парень упирался им, действуя по собственному усмотрению. Действуя им назло, он будто заигрался. Принял понравившейся образ жизни за единственную цель, которой несколько лет не изменял. Если жизнь всего одна, то должна быть полна удовольствий. По крайней мере, таковым было решение Джеймса, который не нуждался в большем.

Он давно потерял связь с обеими родителями и полагал, что безвозвратно. С матерью, так точно. Разговор с отцом был исключением, и Джеймс не обнадеживал себя тем, что их отношения станут лучше. Может быть, однажды будут немного сноснее теперешнего, но обрести мир у них всех вряд ли когда-нибудь получиться. Джеймс винил в этом мать, которая разрушила семью прежде, чем сумела создать. Навязанными нравоучительными предубеждениями она разделила их, превратила в чужаков, которым приходилось терпеть общество друг друга, и искать дом где-угодно, но не здесь.

Джеймс занял место отца за большим дубовым столом. Налил себе ещё коньяка, но не спешил выпивать. Прежде придвинул к себе телефон и набрал номер Фреи. Они должны были закончить разговор. Он должен был признаться ей в ответ в любви. Она должна была сказать, что снова погорячилась и не хотела ничего сильнее, чем увидеться.

Один пропущенный. Два. В конце концов, третий. Длинные гудки вызывали головную боль. От скуки Джеймс выдвигал полки стола и шарил в них, будто там могло найтись что-то интересное. Ничего кроме кипы документов, там не было. Да и те были всего лишь бумагой, хламом, половина которого должна была оказаться выброшенной, покуда всё важное отец хранил в сейфе.

Прижав телефонную трубку к уху, Джеймс лениво просматривал буклеты с театральными программами, что не ожидал обнаружить. Не находил ничего интересного, пока между страниц одного из них не выпало фото. Он тут же подхватил его и зажал между двух пальцев. Включил близ стоящий торшер, чтобы лучше рассмотреть знакомые лица.

На нем были запечатлены двое молодых людей — парень и девушка. Он сидел на диване и что-то рассказывал, будто не замечал ни фотографа, ни камеры. Она же сидела напротив зеркала, в отражении которого была заметна оголенная спина, просматривающаяся через расстегнутые пуговицы платья. Незнакомка сидела лицом к парню, но, кажется, его не слушала. Наклонив голову на спинку стула, она с грустной улыбкой смотрела в объектив фотоаппарата, из-за чего её черты лица были намного более распознаваемы, чем его.

«Моя любовь никогда не будет похожа на твою, но она сможет любить тебя правильно. В.П.»

Джеймс перевернул фото и пытался узнать лицо девушки, покуда оно выдавалось ему знакомым. Он низко наклонился над снимком, будто это могло помочь лучше рассмотреть его, пока голос сменивший гудки не заставил чертыхнуться от испуга.

— Ты можешь угрожать мне смертью, но в этот раз я действительно бессилен в том, чтобы заставить её подойти к телефону, — и снова Дункан. Джеймс обречено вздохнул, отодвинув торшер от стола. Положил фото перед собой, когда рука потянулась к стакану.

— Я не хотел бросать трубки. Чёрт, это даже не я сделал, — он влил в себя прожигающую горло жидкость, ощущая, как та быстро достигла желудка, в котором тут же рассосалась, пустив жару в кровь. В голову ударил градус. — Можешь, хотя бы попытаться ей это объяснить?

— Нет, — Дункан замялся, будто намеревался сообщить другу неутешительную новость, что должна была вывести его бесповоротно и окончательно из себя. Невзирая на плохое предчувствие, Джеймс пытался сохранять спокойствие. — Она заперлась в комнате и просила не беспокоить. Думаю, будет к лучшему так и сделать, — парень умолк, ожидая ответной реакции, но Джеймс не стал произносить и слова.

В глазах вдруг начало расплываться. Голова чуть кружилась. Он часто заморгал, а затем снова взял в руки фото и приблизил к глазам. Лицо девушки было слишком знакомым.

— Каким было имя матери Фреи? — спросил внезапно.

— Прости, что? — голос друга звучал недоумевающе. Похоже, этого вопроса он ждал в последнюю очередь.

— Как звали миссис О’Конелл? — нетерпеливо повторил.

— Ванесса.

— Ванесса Певензи? — Джеймс перевернул снимок, отметив ещё раз оставленные инициалы — В.П.