Она не стала прилагать усилия к тому, чтобы переодеться, умыть испачканное в размытой слезами косметике лицо или освободить волосы из плена простой прически. Фрея залезла под холодное одеяло и устремила глаза в окно, пытаясь выбросить из головы Джеймса, миссис Кромфорд, Марту и весь чёртов вечер. Смотрела в окно, испытывая боль в горле, что сдавливал ком, сотканный из обиды и жалости, но слез себе нарочно не позволяла, даже когда чувствовала, как от них жгло глаза.

Посреди ночи Фрея просыпалась трижды. Долго вертелась в постели, не находя себе места. Стоило глазам сомкнуться, как рассудок поражал очередной кошмар, что вынуждал подниматься из постели и раз за разом восстанавливать сбившееся дыхание.

Наверное, впервые в жизни утро Рождества было ей столь ненавистно. Осознание того, что это был праздник, давило на голову ещё большей болью, покуда в душе было, как никогда глухо и пусто. Больше не хотелось плакать, только громко и безудержно кричать, как это когда-то делала Алисса. Закрывая глаза, Фрея делала это, но только внутри головы, разрывая тонкие хитросплетения нервных клеток, что, кажется, стремительно погибали во внутренней борьбе с самой собой. Она кричала громко, как банши, и, казалось, от этого крика разрывались легкие, хоть не произносила ни единого звука.

Откинув одеяло, Фрея всё же поднялась с кровати, когда давление мочевого пузыря стало невыносимо. Потянулась, и воздух пронзил легкий хруст костей. Затекшие мышцы отдавали пощипывающей болью. Не глядя на собственное отражение, Фрея набросила на плечи тонкий халат и, никем не замеченная, выпорхнула в коридор, чтобы через считанные секунды замкнуться в ванной, откуда также незаметно вернулась обратно в комнату.

Она заперлась изнутри и не отвечала ни Алиссе, ни Дункану, которые отчаянно пытались достучаться. Они делали эту попытку по очереди, хотя Фрея была уверена, что под дверью стояли вместе. Оба раздражали её, хоть она и понимала, что была жестокой в своем молчании, что оказалось слишком громким. Ей нужно было время, чтобы кричать, пока внутренний голос не сорвётся или не оставит её в покое. Фрея ждала, пока в голове утихнет бесконечный вой, но прежде не хотела никого ни видеть, ни слышать.

Затруднительным оказалось даже думать. Фрея не могла собраться с мыслями, когда те утопали в громогласном крике, в котором медленно тонула и она сама. Сложно было понять, было ли это следствием слов миссис Кромфорд, что девушка отчасти находила справедливыми, пронзительного взгляда Марты, выдающего её превосходство, или безответного признания Джеймсу в любви, оказавшемся унизительным. Фрея просто пыталась стерпеть головную боль, переждать ураган всколыхнувшего во всем теле неистовства, унять порыв ненависти к себе.

Это продолжалось три дня кряду. Она меряла шагами комнату, лежала, сидела, но больше ни разу не заплакала. По-прежнему покидала комнату незамеченной по естественным нуждам. Алисса и Дункан наведывались всё реже, что способствовало восстановлению. С каждым днем крик становился всё тише, к рассудку возвращалась ясность.

Посреди ночи, когда внутренний крик превратился в тихий шепот, Фрея пробралась в гостевую, где жил Джеймс. В комнате всё ещё хранились его вещи. Постель оставалась всё также неубранная после того самого утра, когда они проснулись вместе, сохранив очертания их тел, но не тепло. Сперва показалось, что из темноты выглянул его призрак, отчего Фрея невольно поежилась, пока не поняла, что это была лишь тень от уличного фонаря.

Она не стала медлить. Достала из-под кровати чемодан Джеймса и стала забрасывать в него вещи из шкафа. Соблазн тщательно перебрать их, аккуратно сложить и вспомнить, как каждая из них смотрелась на нем, безусловно был, но Фрея ему не поддалась. Её движения были резкими, и оттого небрежными, как будто всё вдруг стало безразлично. Застегнув чемодан, она внезапно даже почувствовала усталость, словно проделала тяжелую работу, сбившую с ног.

Фрея намеревалась вернуться обратно, когда вдруг позволила себе слабость сесть на краю его кровати. Затем голова сама коснулась подушки, глаза невольно закрылись, а нос без особых усилий обнаружил родной запах, впитавшейся в подушку. Крепкий табак, пряное мыло и резкий крем для бритья — это был он. Тонкие руки обвили подушку, Фрея крепко прижалась к ней, раскинувшись на кровати, прежде чем уснула.

Рано проснувшись, она впервые за несколько дней спустилась вниз и первым делом позвонила в дом Кромфордов, позвав к телефону Джеймса. Когда он снял трубку, его голос оказался сонным. Стоило ему произнести раздраженное «Кто это?», как она вздрогнула, будто кто холодными пальцами провел по позвонкам. Словила себя на том, что не могла произнести и слова, но всё же отважилась, когда он пригрозил положить трубку. Похоже, Джеймс был растерян и искренне не мог понять, кто мог побеспокоить его в это время.

Фрея назначила ему встречу и, не дождавшись ответа, положила зажатую обеими ладонями трубку. Сердце грозило разбиться о грудную клетку, так сильно билось. Девушка не заметила, как задержала дыхание. Села возле телефона и ещё несколько минут продолжала на него таращиться, будто тот должен был разорваться от ответного звонка, которого так и не последовало.

Вернувшись наверх, Фрея наконец-то привела себя в порядок. Приняла быстрый душ, грубо расчесала запутанные волосы, переоделась в простое скромное платье, приготовившись к встрече с парнем. Вернулась в его комнату, чтобы забрать чемодан, с которым спустилась вниз. Время поджимало. Она почти была уверена, что хоть и ненадолго, но опоздает. Джеймс сможет подождать её минут пять. В конце концов, ему ведь хватило терпения ждать её всё эти дни? По крайней мере, Фрее так хотелось предполагать.