Он прислонился к косяку спиной, отказываясь входить в комнату, хотя я тянула его внутрь, чтобы поскорее закрыть двери, пока рычание льва не разбудило детей, или пока не услышала госпожа Бонита и не выскочила в коридор.

— Идёмте же, — шёпотом упрашивала я его. — Заходите, господин Тодеу…

Но он не слушал меня и вдруг заявил:

— Я там чуть не спятил, когда ваша милость усвистали с бала, никому ничего не сказав.

Ваша милость?! Я отпрянула от него, будто он меня ударил. Ваша милость?.. Неужели, меня узнали?.. Неужели…

— Что ты так перепугалась? — он с отвращением потянул шейный платок, распуская узел. — Я хоть и пьяный, но не страшный… Какого чёрта ты ушла одна? Монтроз — это не королевский садик с птичками. Тут очень неравнодушны к хорошеньким служаночкам, которые ходят по улице в гордом одиночестве.

— Не так уж вы и пьяны, — заметила я ледяным тоном, успокоившись после слов про служаночку. — Какую речь произнесли — как по бумажке читали.

— Может, я и пьяный, но не слабоумный, — он избавился, наконец, от шейного платка и швырнул его в кресло, но не добросил, и платок упал на пол. — Почему ты убежала?

— Если помните, так и было задумано, — ответила я, поднимая платок и вешая его на спинку стула. — Чтобы я ушла до полуночи.

— Ты ушла раньше, — упрекнул он меня, добираясь до дивана. — И одна. Почему? Тебя кто-то обидел? Ванесса своей болтовнёй?

— Принесу вам подушку, — сказала я, не желая продолжать этот разговор.

Как будто дело только в Ванессе. Все кругом виноваты, один господин Тодеу — в белом камзоле.

Я была уже возле порога, когда хозяин окликнул меня:

— Не надо подушки. Прошу, подойди.

Какая странная просьба. Я заколебалась, и господин Тодеу сразу это заметил. Значит, я права — не слишком он и пьяный.

— Не бойся, — позвал он. — Просто хочу что-то тебе сказать.

Ещё не легче. Теперь мне стало страшно уже по-настоящему. Как говорят: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. И что мне делать, если сейчас господин Тодеу признается мне в любви?..

От этого сердце сладко задрожало, но сама я тоже задрожала, потому что знала — мне нельзя слушать подобных признаний. Нельзя, потому что это неправильно, потому что я в бегах и должна исчезнуть из этого дома и из этого города весной, и ещё… я могла наделать глупостей. А глупости в мои планы сейчас никак не входили.

— Хоть бы разулись, прежде чем лезть на диван, — сказала я, чтобы сбить с хозяина романтичный настрой.

— Забыл как-то, — он помотал ногой, сбрасывая сначала один сапог, потом другой, и кротко спросил: — А камзол поможешь снять?

— Вы как ребенок, — я помогла ему снять камзол, повесила его на спинку стула — туда же, где уже висел шейный платок, и поставила сапоги у порога, чтобы сам же хозяин о них не споткнулся.

Пока я всё это делала, господин Тодеу следил за мной взглядом, не отрываясь. Его внимание и волновало, и настораживало, поэтому я поспешила попрощаться, прежде чем зашел разговор, который мог быть опасным для меня.

— Спокойной ночи, — пожелала я хозяину. — Вернее — спокойного утра и дня.

— Я же попросил вас подойти, — напомнил он.

— Зачем? — я не двинулась с места, готовая сорваться и бежать, если он опять заведет речь о чувствах.

— Хочу вам кое-что сказать.

— Вы пьяны, поэтому думаю, что лучше бы нам…

Но господин Тодеу решительно перебил меня:

— Гибастиас — глава королевской трансатлантической компании. Той самой, которая торгует живым товаром. И не обязательно — черным. Поэтому я ещё раз попрошу вас не бегать по Монтрозу ночью и одной.

Я поняла всё сразу, больше точно не понадобится объяснять.

— Тот смуглый господин в костюме филина, ваш деловой партнер — работорговец? — тихо спросила я. — И вы…

— А я — всего лишь контрабандист, — ответил он, в упор глядя на меня. — Я торгую солью, но не живым товаром.

— Солью выгоднее?

— Просто уважаю чужую свободу, — он заложил руки за голову, устраиваясь на диване поудобнее. — И не хочу, чтобы вы по глупому безрассудству попали на один из кораблей известной вам компании. Поэтому теперь — никаких прогулок…

— Обещаю! — выпалила я.

— Подойдите, — повторил господин Тодеу, и теперь я подошла к нему сразу же, без пререканий, и присела на краешек дивана, послушно сложив руки на коленях.

Еле слышно потрескивала свеча, рокотал прибой, а мой хозяин продолжал:

— У Гибастиаса дурная репутация. Где бы он ни появился — там всегда пропадают люди. Чаще всего — красивые юноши и девушки. Поэтому мне очень не понравилось, когда он обратил внимание на вас.

— Думаю, это было всего лишь приглашение… — залепетала я.