– Вы потрясающе играете, – тихо сказала я, когда Патрис встал с табурета.

Он просиял:

– Вам понравилось?

– Очень, – честно сказала я. – Мне ужасно жаль, что в пансионе я не училась музыке. Я бы хотела играть так, как вы.

По лицу Патриса скользнула лукавая улыбка:

– Я могу вас научить.

– Серьёзно?

Он обвёл рукой гостиную:

– Похоже, Этьен здесь надолго, а раз уж мы концертируем вместе, куда он, туда и я. Пока он проводит время с Анной, я совершенно свободен.

Он улыбался легко и искренне. Я пожала плечами. Действительно, что могут изменить несколько уроков игры на фортепиано?

– А давайте, – легко сказала я, вставая. – С чего начнём?

Мы занимались часа полтора, пока я не почувствовала усталость. Играть простую гамму оказалось неожиданно трудно: пальцы Патриса были куда гибче. Несколько раз он аккуратно брал мою кисть и показывал, как держать её и как ставить пальцы на клавиши, и его советы действительно помогали.

А ещё вблизи запах его одеколона оказался куда приятнее, чем поначалу. Не знаю, одеколон ли помог или первые шаги в овладевании инструментом, но уже через полчаса я начала ощущать лёгкую эйфорию. Решено! Вернусь домой, обязательно поставлю там фортепиано. И всучу мужу гитару. В конце концов, я замужем и мне положены серенады! И мороженое. Я прикрыла глаза. Ммм… мороженое… а если его размазать по груди и слизывать вместе с вареньем…

– Лиза?

Я очнулась. Патрис немного озадаченно смотрел на меня, но в глазах его плясали лукавые смешинки. Я тут же ужасно смутилась. Так, стоп. Я о чём вообще думала? О мороженом и варенье на своей обнажённой груди! И не только, надо сказать, на своей! Это же варенье, оно липкое!

Я возмущённо выдохнула. И как такое может прийти в голову невинной девушке?

Потом я настороженно посмотрела на Патриса – и, вдохнув его одеколон, вдруг поняла, что ощущаю под платьем жар. Причём там, где приличной девушке его ощущать отнюдь не полагается.

Так. Кажется, меня здесь домогаются, причём незаконно и неприлично.

– Патрис, зачем вы меня соблазняете? – прямо спросила я. – Я ведь могу быть очень невежливой, особенно когда меня очаровывают подозрительными духами.

Вопреки моим ожиданиям, Патрис не смутился, не принял невинный вид и не засмеялся неестественно и неловко. Вместо этого он нахмурился:

– Я сделал что-то не то? Лиза, что вы сказали о моём одеколоне?

– Что он странно действует, – терпеливо повторила я. – Вот вы ощущаете что-нибудь не то? Или, наоборот, слишком то? Головокружение, страсть, желание покорить мир? – Я тяжело вздохнула, глядя в его лицо: – Да чёрт с ним, скажу прямо: вы ощущаете воздействие афродизиака, как я, или нет?

Патрис открыл рот. И закрыл его.

– Неловко такое говорить, но да, – неловко признался он. – Одеколон стоял в моей спальне. Я всего лишь использовал немного, когда брился.

– На нём были какие-то знаки? Название?

Патрис с рассеянным видом оглядел гостиную. А потом его глаза зажглись и он указал на резьбу, украшающую кресло:

– На стекле были выгравированы точно такие же листья.

Листья хависсы. Я мгновенно вспомнила слова мужа, что из хависсы делали очень действенный афродизиак. Ну ничего себе!

– Тогда вам стоит принять ванну и не пользоваться больше подозрительными веществами, – прохладно сказала я. – Я замужем.

– Это лишь отложенный брак, как я понял, – возразил Патрис. – Если вы захотите, то через год будете свободны.

– Даже если я и захочу стать свободной, – ещё холоднее сказала я, – флакон одеколона меня точно не убедит.

Я встала, и Патрис тут же встал вслед за мной.

– Я понял и ещё раз приношу свои извинения, – прямо сказал он. – Мне самому это совершенно не нравится, и я постараюсь узнать, кто подложил мне эту… вещь.

– Тот, кто захотел свести нас двоих, очевидно, – вздохнула я. – Возможно, чтобы я рассталась с мужем по своей воле, а мой муж женился на Майе Хмаль. Кто их разберёт, этих прокля… гм, замечательных торговых представителей.

Патрис внимательно посмотрел на меня.

– Вы ведь никому не доверяете, верно? – негромко спросил он.

– Верно.

– И ваш отложенный и ещё не подтверждённый брак… он важен для вас. Но это не ваша истинная любовь, ведь правда?

– Не ваше дело, – отрезала я.

Патрис прищурился.

– Значит, тоже верно, – кивнул он. – Тогда предлагаю вам перемирие: я не пользуюсь одеколоном и учу вас игре на фортепиано, вы ругаетесь на меня сколько хотите, но не подозреваете во всех смертных грехах. Идёт?

Я задумалась. Впрочем, почему бы и нет? Если кто-то хочет, чтобы мы проводили время вместе, почему бы не усыпить его подозрения и сделать так, как он желает? Разве не это советовал мне мой супруг?

– Идёт.

Внутри меня всё же шевельнулась тень сомнения, услужливо предлагая самые худшие варианты. Вдруг Патрис окажется засланным авантюристом, а потом влюбится в меня по-настоящему, вскружит мне голову, мы зажжём звезду в этом особняке, а потом я тайком вызову мужа, мы запрёмся в подвале и…