«Когда у меня появился этот «здоровый» цинизм? – грустно подумала Мвита. – Я ведь раньше такой не была».

Она притихла и задумалась. Ей вспомнились события пятилетней давности. Она ездила со своей миссией в Эрг. Это было уже пятый или шестой ее рейд с гуманитарной помощью, но именно в тот раз она совершила поступок, который перевернул ее мировоззрение.

Мвита всегда, с самого детства – так воспитали ее родители – верила в уникальность каждого живущего на земле существа, и никогда даже не допускала мысли, что она сможет посягнуть на данное человеку природой право жить. Кто она такая, чтобы решать это? Ты – достоин жить, потому что ты добрый, платишь налоги и любишь свою бабушку, а ты – нет, потому что ты обижаешь соседскую собачку и завел любовницу, а еще продаешь наркотики одному миллиарду людей. Так, что ли? А если ты любишь бабушку и не обижаешь собачку, но все-таки продаешь наркотики – тогда что? Мвита в молодости много думала над этим вопросом и не нашла однозначного ответа, в конце концов решив, что для этого есть правительство, полиция и суд. Такие случаи не решают рядовые граждане вроде нее, даже если на их пути встают мерзавцы и негодяи. Их надо сдать в полицию, пусть там разбираются.

Но вот беда – в тот раз до ближайшего участка с полицейскими – сотни километров и огромная Стена, за которую еще надо как-то попасть. А мерзавец – вот он, тут. Промедли минуту, и сволочь уйдет за угол, оставшись без заслуженного наказания, и унесет с собой отобранную гуманитарную помощь, которую всего лишь несколько минут назад получила одна несчастная, замученная лишениями женщина, в надежде прокормить своих изголодавшихся детей. Мвита решила догнать беднягу и передать ей дополнительную упаковку концентратов, но увидела ее уже открывающей дверь своей убогой хижины. И тут Мвиту окликнул коллега, задержав ее на несколько драгоценных минут.

Прямо с порога хижины Мвита натолкнулась на маленькое тельце ребенка, ничком лежащее на полу с неестественно вывернутой шеей, следом она увидела еще одного малыша, не подававшего признаков жизни, а в темном углу хрипела с перерезанным горлом та самая женщина, которую догоняла Мвита. По полу ползал какой-то мужик в полосатом балахоне, собирая раскатившиеся по комнате банки с концентратами в яркий мешок, в котором привезли гуманитарную помощь активисты движения «Открытый мир». Он чувствовал себя настолько уверенно, что даже не позаботился прикрыть дверь дома. Скорее всего, грабитель уже ждал ее в хижине, зная, что хозяйка стоит в очереди за продуктами. Наверняка, он сначала убил детей, а женщину зарезал, как только она переступила порог своего дома.

От увиденного ужаса Мвита на мгновение застыла. Время остановилось. Она не могла оторвать глаза от двух маленьких тел, лежащих у нее под ногами. И тут мужик на четвереньках вдруг поднял глаза и наконец-то увидел неподвижную молодую женщину в проеме дверей с банками концентратов в руках. На ее лице и в глазах он увидел страх, боль и отчаяние – вполне уместные для этой ситуации эмоции и хорошо ему понятные. Владелец полосатого балахона сально улыбнулся и стал медленно подниматься на ноги. На его лице не было ни тени страха. Мвита приросла ногами к полу и не могла пошевелиться. Скорее всего, бандит подумал, что она испугалась, и это его, похоже, весьма обнадежило. Прирезать еще одну женщину – это плевое дело, а лишняя пара концентратов ему не помешает. В руке бандита тускло сверкнул нож…

Возвращаясь из этой поездки, Мвита, забившись в дальний угол трейлера, вновь и вновь обращалась к тому моменту, когда она перешагнула порог нищей постройки. И сейчас она понимала, что сделав шаг внутрь, Мвита переступила не порог, а черту, которая разделила ее жизнь на «до» и «после». Она входила в дом, веря, что жизнь любого человека священна, и всего лишь один шаг ей понадобился, чтобы эту веру разрушить собственными руками. Никогда в жизни она не испытывала такого сильного чувства ненависти, как в тот момент.

«Я была готова разорвать его на куски, – вспоминала Мвита. – У меня было только одно желание – наказать. Нет, это была не месть, – пыталась анализировать она свои поступки. – Я не знала эту женщину, и у меня не было личных чувств к убийце. Я просто поняла в тот момент, что он не должен жить. Ни при каких условиях. Я чувствовала себя орудием возмездия, действующим от имени всего человечества. Эта тварь не заслуживала правосудия», – с каким-то холодным удовлетворением подумала девушка.

Мвита не чувствовала никакого страха, боли или растерянности, все ее эмоции перекрыла слепая, бешеная ярость. От нее звенело в ушах, стучало сердце, и Мвита буквально почувствовала, как похолодели ее щеки, несмотря на удушающую жару на улице. До конца жизни она запомнит эту улыбку с гнилыми зубами и сальный взгляд на отвратительной роже убийцы. Она так ненавидела его в тот момент, что швырнула одну из банок нападающему прямо в лицо, практически не целясь и будучи совершенно уверенной в своей меткости – она просто не имела права промахнуться. Удар был такой силы, что полосатый балахон с воплями свалился навзничь на пол, схватившись за выбитый глаз. Он извивался в криках на земле, когда к нему молча подошла хрупкая, изящная женщина и с размаху ударила его по голове второй банкой. А потом ее взгляд случайно упал на вывалившийся из руки убийцы нож…

Вертолет немного тряхнуло, и Мвита очнулась. Кажется, она задремала. Это хорошо, потому что каждый раз, когда она вспоминает об этом случае, у нее начинается озноб и раскалывалась голова. Она до сих пор не могла свыкнуться с мыслью, что убила человека. Но при этом она ни о чем не жалела, и совершенно не раскаивалась в том, что сделала.

«Хотя, нет, – подумала девушка. – Кое о чем я жалею – что не могу убить его еще раз».

– Ты в порядке? – оглянулся на нее Тихомиров. – Неважно выглядишь.

– Перегрелась на солнце, – слабым голосом ответила ему Мвита.

– Тогда это ерунда, – улыбнулся Денис. – Жаркое солнце для тебя не проблема, я уверен. Ты же столько раз ездила в Эрг! Это городским жителям может быть опасно, но не тебе. Ты не такая!

Мвита ничего не ответила, она посмотрела на свои руки, придирчиво, внимательно – никаких следов крови на них не было, но ей все равно казалось, что они липкие.

– Ты прав, – обратилась она к Тихомирову. – Я уже давно другая.