– Ты вот что, Самоха! – бросив короткий взгляд на Джамбулата, задергался Олег Святославович. – Попервой вели ещё квасу да мёду на стол подать, мяса там разного, пирогов, грибочков мочёных да яблок. Вишь, гость у меня знатный. Да не колготись без меры. Понял ли? А как трапезу сообразишь, так и воеводе кланяйся. Да язык не распускай, а то вместе с головой отрежу.

– Всё исполню, княже, как повелишь, – не переставая испуганно коситься на гостя, промямлил отрок, поклонился в пол и шмыгнул за дверь.

Лишь только служка скрылся, светлицу огласил приглушённый рык Джамбулата:

– С чего это к тебе Рязанский воевода наведывается?

– Да ты не серчай! Небось, уже помыслил, будто я за твоей спиной худое замышляю? Симеон Тихонович почитай давненько мне верой и правдой служит. Слово его крепкое. Коли говорит чего, значится, так оно и есть. Да и много ещё таких. Там, где мне быть не подвластно, завсегда у меня очи да уши имеются. А ты, друг мой, пока я с воеводой говорить стану, вон за той дверкой, что у дальней стены схоронись. Постой, послушай, что сказывать станет. Ему до поры об тебе знать не след. Мало ли чего?

Джамбулат недовольно хмыкнул, но с князем спорить не стал. Поднялся, в пять шагов оказался у стены и, оглянувшись напоследок на хозяина терема, скрылся за низенькой дверкой, с трудом протиснулся в неё и притворил не до конца, оставив узкую щёлку.

Двери шумно распахнулись и, наполнив светлицу гомоном, челядь принялась уставлять стол снедью, готовя трапезу. Князь покосился туда, где укрылся Джамбулат. Увидев щель и узкую полоску света на полу, спешно подошёл и придвинул почти вплотную сундук, да узенькую лавку, на которой по обыкновению сидел гусляр.

Когда стол уже ломился от яств, Олег Святославович ещё раз окинул взором кушанья, светлицу и махнул Самохе. Отрок распахнул дверь и, отвесив низкий поклон князю, огласил:

– Воевода Рязанский к тебе, княже. Принять просит.

Скинув шубу в дверях, запыхавшись, в светлицу ввалился невысокий воин в богатых доспехах:

– Здрав буде, князь-батюшка! – склонился он.

– И тебе поздорову, Симеон Тихонович! – отозвался князь.

– Ох, и служки у тебя, Олег Святославович, – оглянувшись на отрока, подбиравшего с полу одёжу, воевода скорчил недовольную гримасу. – То обожди. То поспешай.

– Не бурчи, Симеон Тихонович.

Князь уселся на лавку и махнул рукой Самохе, чтобы скрылся.

– Вот, присаживайся к столу, отведай пирогов. Да сказывай, что за напасть с тобой приключилась?

– Как это ты, княже, прознал о горестях моих, до того как я тебе об них поведал?

– Ну, так ты сам ко мне пришёл, не по зову. Гонца поперед себя не слал. Стало быть, беда с тобой приключилась.

– Ох, правда твоя, княже, – поглядывая на яства и давясь слюной, причитал воевода. – Сказать кому – так ежели сам не видал да не слыхивал, так и веры нет речам твёрдым. А я тебе, как есть, батюшка Олег Святославович, вот ни слова не сбрешу. Младой-то князь Владислав Рязанский дюже бесчинствует! Воеводства меня лишил. Изгнал за правду, за доброе. Уж как я ратовал за него. Как старался. Живота не щадя с ранней зорьки до вечерней… И так ему, и сяк угождал. Всё пустое.

Не выдержав созерцания богатого изобилия на столе, воевода умолк. Искоса поглядывая на князя, протянул руку к кубку, налил мёду, испил, отхватив от дичи добрый кусок, засунул в рот да потянулся за мочёным яблочком, когда на его руку упала и крепко придавила к столу тяжёлая пятерня князя. Воевода подавился, закашлялся, с трудом глотая пищу.

– Мне нет дела до твоих горестей, Симеон. Щедрот моих ты немало имеешь, чтобы жалиться на бесчинства. Сказывай по первой, брюхо опосля набивать станешь. Что князь? В чём винишь его?

– Да в том напасть, княже, – оглядевшись по сторонам, зашептал воевода, – Владислав басурмана пригрел, что две весны тому Рязань пожёг-разорил. Позабыл, видать, как мы с батюшкой князем Мстиславом Игоревичем вызволять его из полона Дамирова хаживали. Половцы по земле нашей как по своей шастают, а хан ихний запросто в княжеский терем вхож. Сам де князь у него совету спрашивает, да поболе прочих слушается.

– Подишь ты, где схоронился! – почесал бороду князь и, не обращая боле на воеводу внимания, забубнил, размышляя вслух, думая о чём-то своём. – А и верно-то как писано! Каарганы Джамбулата всю степь Великую да поле Дикой обскакали его сыскать силясь. А он, как есть, тут под боком пригрелся. Стало быть, не сбрехал!..

Так, ведя с самим собой речи, Олег Святославович наблюдал, как воевода успел опустошить два кубка мёду, умять добрый кусок пирога, заесть всё это уткой и теперь, развалившись на лавке, наслаждался мочёными яблочками.

– А ты всё так же до харчей падок, Симеон. И, что, много ли с ним?

– Кого? Половцев? – осоловев, не сразу понял, о чём его спрашивают воевода. – А!.. Да тьма их там, половцев этих. Хан Дамир весь народ свой привёл. Страху напустил. Люди пужаются. Куда взор ни кинь – везде они, басурманы окаянные. Тьфу… Коли эти ка…ка… как их там звать-величать… его ищут, так весточку послать надобно, Джамбулату этому.