— Понимаю, — тихо отвечаю я, вздрагивая от такого простого, но очень меткого описания. Артур тут же замечает это.

— Не лезь в это, Полина, — снова предупреждает он. — Помнишь, что я тебе говорил? У нас не любят приезжих. А приезжих, которые мешаются в жизнь города — не любят ещё больше. А мусолить эту тему будут долго. И фонд памяти организуют, и специальную табличку на школу повесят, и доску на дом, где эта Виола жила. Ещё и улицу в честь неё назовут, — по лицу Артура проходит гримаса отвращения, и я в который раз задаюсь вопросом — почему он до сих пор здесь, среди порядков, которые вызывают в нем такое неприятие?

И ведь он говорит чистую правду — по поводу хайпа и истерии на трагедии. Я успела убедиться в этом накануне ночью, пока сидела в интернете. Выйдя на местные группы, которые смогла найти на Эмелькиной страничке, я листала их, иногда протирая глаза и брызгая в лицо водой — среди ночи мне начинало казаться, что я брежу. Но нет — виртуальная реальность меня не обманывала. Хотя, лучше бы я на самом деле бредила.

На первый взгляд народ глубоко и искренне скорбел. Городские паблики и группы были заполнены трагическими картинками со свечками, фотографиями Виолы в чёрной рамке, а некоторые даже успели скреативить и пририсовать ей нимб и крылышки, изобразив в виде ангела, упорхнувшего на небо. Под одним из таких коллажей развернулся спор на сотни комментариев, вызванный тем же вопросом, который вчера задавала Наташка — можно ли молиться за самоубийц и, тем более, изображать их в виде ангелов? Не понимая, откуда в местных людях, которые никогда не были набожны, взялось такое рвение к соблюдению церковных канонов, я с удивлением погрузилась в богословские проповеди от явившихся из недр интернета праведников, точно знавших, что есть свет, а что тьма. В полемику с ними вступали те, кто обвинял их в излишней жестокости — в основном женщины, чьи дети могли быть ровесниками Виолы, — всячески сочувствуя «деточке» и ее несчастной матери, у которой такое горе, такое горе.

Параллельно множились и версии причин произошедшего. Некоторые утверждали, что девочка умом тронулась, все из-за неправильных компьютерных игр, перепутала жизнь и виртуал, вот и шагнула с крыши. Некоторые — что бес попутал, а некоторые, что это ее через интернет шантажировали, обещая рассекретит интимные фото или видео, потому что была она гулящая и вела себя как малолетняя шалава.

Богословы тем временем продолжали свои проповеди, и постепенно добросердечные жалельщицы начали затыкать им рты — кто, мол они такие, чтобы судить? А потом и вовсе принялись проклинать и желать, чтобы такое случилось уже с их детьми.

На волне разрастающейся интернет-битвы, в ветку неожиданно пожаловали фрилансеры и начали предлагать случайный заработок. После чего к ним присоединились просекшие выгоду от горячей дискуссии пользователи, оставляя в популярных ветках сообщения типа «Го взаимку!» и ссылки на свои аккаунты.

Выйти я смогла только после того, как увидела, что в комментариях под скорбящими записями народ начал сдавать жильё, знакомиться и обмениваться контактами для реальных встреч. В голове у меня зашумело, и я поняла, что после первой попытки насерфить зацепки в интернете только запутала себя ещё больше.

Дальше нужно бить строго прицельно. Смотреть странички Виолы, Кристины, их ближайших друзей. Особенно же меня интересовал тот самый популярный паблик Кристины на двести тысяч подписчиков. Но ни в друзьях у Эмель, ни в друзьях ее друзей, я не нашла ни Кристину, ни саму группу. Видимо, аккаунты ненадолго закрыли, как и страничку Виолы, на которую я зашла, чтобы отлистать назад, к самому началу, когда ее только начинали вести. Понимая, что у сегодняшних семнадцати-восемнадцатилетних страничка ведётся едва ли не с детсадовского возраста, я планировала узнать хоть что-то о прошлом Виолы — но снова натолкнулась на глухую стену закрытого аккаунта.

Видимо, помощь Эмель мне снова понадобится. Она и так обещала дать всю информацию, которую знает — но мне нужен будет доступ к ее страничке, чтобы посмотреть аккаунты обоих девочек, которые были у неё в друзьях. И не отвлекаться больше ни на какой бред общих обсуждений — все равно смысла там мало, а веру в человечество можно потерять окончательно.

Хотя… С чувством стыда вспоминаю, что сохранила в закладках те самые открытые сообщества, в которых народ постил блестящие коллажики Виолы с ангельскими крылышками и желал ей вечного полета среди звезд. И между этими сердобольными коментами призывал сдохнуть всех недостаточно скорбящих, чтобы о них также недостаточно скорбели, потому что они твари, и сердца у них нет.

Была в этой интернет-вакханалии какая-то своя, цепляющая за живое сила, магия отвратительнейших проявлений человеческой натуры, от которой невозможно оторваться. Просто потому что в реальности это принято скрывать — а в сети подобное выставляется откровенно и без стеснения. И это ужасает и завораживает одновременно.

Никогда не стоит читать чужие мысли. На то нам и не дано этой способности — чтобы жить без лишнего беспокойства и быть лучшего мнения об окружающих. Потому что зная, что творится у них в головах, становится как-то совсем уж неуютно и местами страшно.

Проговариваю этот вывод вслух и снова наталкиваюсь на подозрительный взгляд Артура.

— Какие еще мысли? — переспрашивает он, подвигая ко мне тарелку с бутербродами. — Ты что, уже что-то искала? — и после секундной паузы добавляет: — Полин, давай так. Я рассказал все, что знаю, теперь твоя очередь. С чего вдруг такой интерес? Это тебя как-то лично касается? Или любопытство в жоп… — он умолкает, стараясь подобрать другое слово. — В одном месте заиграло?

Он сердится. Он на самом деле сердится — и все из-за того, что хочет уберечь меня от неприятностей. Комплекс старшего брата или что-то в этом роде? По всему видно, что Артур привык заботиться и отвечать за себя и за свою семью — но я-то много лет делаю это сама и вполне способна взвесить риски.