— Издеваешься? — все следы беспечности исчезают из его улыбки. — Да я сам всю жизнь это слышу. Так что такого точно не скажу.

— Знаешь… — давя зевок, я совсем забываю, что после того, как не уехала ночью, думала уехать от него под утро. Но как отказать себе в удовольствии поспать с ним хотя бы пару часов? — Твоя жизнь — это твое дело. И если тебе по кайфу быть чокнутым трудоголиком — значит, так и надо. Главное, чтобы ты занимался тем, что любишь. То, что мы с тобой вместе… Это не означает, что теперь я влезу тебе на шею и начну диктовать, что именно ты должен. Как и ты мне. Помнишь, как ты говорил… семья — дело добровольное. Так вот… — я снова зеваю, — пока выборы по нашей доброй воле совпадают, мы… семья.

Ой мамочки. Неужели я это сказала? Мы — семья?

— Ты уже не стремаешься от этого слова? — Артур подтягивает покрывало повыше, пока я удобнее устраиваюсь, кладу голову ему на плечо, утыкаясь лицом в ямочку на шее. Как же здорово так лежать, это место создано специально для меня. — Помнишь, я говорил, что если семья тебя напрягает, давай будет не-семья.

— Помню, — сквозь дремоту отвечаю я. — Но сейчас я не против. Мне так нравится с тобой засыпать… — и вдруг понимаю, что мне надо сделать признание. — Знаешь, — поднимаю голову, отгоняя сонливость, — я мерзкий человек, я не выношу, если кто-то отбирает у меня место на кровати. Я и выбираю всегда самые огромные кровати… и чтоб все они были мои. А с тобой такого нет. Мне… не жалко для тебя места.

— И мне для тебя, — ему смешно от такой моей жадности. — Полина, — его пальцы легко трогают меня за подбородок. — А ты часто уезжаешь? Ну, по работе.

— Часто, — говорю я. — Иногда на несколько месяцев, иногда на пару недель. Но я же буду возвращаться. Когда хочется возвращаться к кому-то — это главнее, чем постоянно быть вместе.

— Согласен, — говорит он, поглаживая меня по волосам и я снова опускаю голову ему на плечо. Его голос, такой согревающий, такой сладкий, как тёплое молоко с мёдом, звучит для меня как будто издалека. Я почти засыпаю.

— Артур… — бормочу я, еле выговаривая слова. — Даже если я уеду надолго… я буду очень-очень скучать. И мне будет очень хотеться быстрее вернуться домой… К тебе.

И это звучит откровеннее, чем признание в любви. Я и так знаю, что влюблена в Артура. И что он в меня тоже. Ведь мы так сильно хотим сделать друг друга счастливыми. А что это, если не любовь?

Наше утро начинается очень рано — я просыпаюсь от того, что Артур собирается. Он ходит по комнате, убирая с пола все лишнее — одежду, посуду, из которой мы ели — в комнате теперь порядок, в который не вписывается только труп разгромленной кровати, возвышающийся в углу немым укором. Ни следов усталости, или того, что он поспал всего два с половиной часа, я не вижу в нем — Артур выглядит свежим и отдохнувшим. Ох, если бы я могла и о себе сказать то же самое…

Поднимаюсь с пола, запахиваю покрывало и подхожу к нему — его волосы ещё влажные после душа, глаза чистые и ясные, без следов красных капилляров, гладкая кожа, пахнущая лосьоном после бритья.

— Гладко… — я провожу рукой по его щеке, ощущая ее мягкость и бархатистость. — Хотя, мне нравится и когда ты колючий. Всё нравится! — не выдерживаю, приподнимаюсь на носки и прижимаюсь к его щеке своей щекой. — Черт, ну какой же ты классный…

— Да ладно, Полин… Не выдумывай, ещё зазнаюсь, — в ответ улыбается он. — Доброе утро, — Артур берет меня под мышки, приподнимает и ставит на свои босые ноги. Придерживая за спину, так и идёт со мной на кухню, пока я, уткнувшись ему в шею смеюсь от этого ощущения. Кажется, это наша новая общая фишка, вот так передвигаться, и она мне очень нравится.

— Завтракать будешь?

— С тобой — да.

Он ставит передо мной почти идеальный английский завтрак — яичница, ветчина, свежий салат и стаканчик сока.

— Я сейчас умру от счастья, ты это знаешь? — уминая это все с бешеным аппетитом, сообщаю я ему. Шикарный парень на кухне, вкусный завтрак — что может быть лучше?

Артур уже одет для выхода — сегодня потеплее, на улице все ещё пасмурно и холодно. С удовольствием разглядываю его в толстовке и неизменных джинсах, отмечая, что при этом он все ещё босиком. Есть в этом что-то такое милое и по-интимному домашнее.

— А ты на работе переодеваешься? — спрашиваю его с набитым ртом.

— Конечно, — допивая свой сок, он бросает на меня быстрый взгляд. — Я иногда там грязный как черт. Зачем хорошую одежду портить?

— А вот эта твоя футболка с пятнышками? Ты был в ней, когда ходил со мной в кофейню, и она была на тебе вчера. Это уже мой фетиш, знаешь?

Откидывая голову, он громко смеётся.

— Если бы ты знала, как я запарился, что не успел тогда переодеться. Реально чувствовал себя каким-то засранцем.

— Не-ет, ты что! — активно возражаю я. — Я тебя чуть глазами не сожрала, мне эта твоя футболка в паре эротических фантазий даже привиделась.

Он снова смеётся и мне ужасно нравится это его настроение.

— Оставайся у меня, — говорит Артур. — Я бросил твою любимую футболку в стирку, просохнет — наденешь и будешь в ней ходить. Только чтоб на голое тело. Это если мы об эротических фантазиях говорим. А я приеду пораньше.

Ох, какая же это заманчивая идея…

Но образ голодного и замерзшего, потеряно бредущего по промзоне Вэла, или Вэла одиноко говорящего с козлом Антоном о том, что все мы одни в этом мире, одни рождаемся и одни умираем, или Вэла, не справившегося с паник атакой и лежащего на бескаркасном диване, пытающегося подышать в пакетик — но рядом нет никого, кто бы ему этот пакетик подал, — заставляет совесть жечь меня изнутри и напоминать о том, что друзья не бросают друг друга ни в горе, ни в радости. Да и вообще — ни за что не бросают, никогда.