Даже сейчас, когда всего пару часов назад я читала ее самые откровенные, самые скрытые мысли, она не кажется мне более близкой и понятной. Одного взгляда на неё хватает, чтобы снова засомневаться, способна ли она, вообще, хоть на какие-то чувства. Она по-прежнему ни живая, ни мертвая. Девочка-тень, способная заслонить собой даже солнце.

Это заставляет меня поежиться, как от резко потянувшего ледяного сквозняка. Я могу догадаться, о чем она думает сейчас, даже наверняка это знаю. На ее глазах заезжий блогер делает пиар себе и другим на смерти ее любимого человека — и то, как все остальные, быстро забыв о том, как рыдали, писали стихи, носили к дому Виолы цветы и игрушки, радостно это воспринимают, только добавляет ей горечи и злости.

Не отрываясь, продолжаю смотреть в лицо Крис так же пристально, как она смотрит на Вэла — и замечаю все. И поджатые от обиды губы, и сведенные к переносице по-детски густые брови, и пальцы с кое-где обломанными, нервно обгрызенными ногтями, комкающими одеяло. Ей тяжело, действительно тяжело видеть и слышать все это, смотреть, как ее личную драму превращают в фарс, и молчать, сдерживаться при этом.

Ведь никто не знает, что на самом деле она чувствовала к Виоле. Как и того, как была причастна к ее последнему решению, к ее поступку, за который возненавидела ее, не перестав при этом любить.

Неожиданно мой взгляд, понимаясь вверх, замечает и другие интересные, красноречивые в своей странности детали. Например то, что Крис, в отличие от всех на пляже, полностью одета. Нет, при всей ее ершистости, глупо было бы ожидать, что она, вбив зонтик в двадцати метрах от нас, сразу же разденется и пойдёт играть в бадминтон или другие игры. Хотя, при ее мальчуковой хрупкости, она могла бы быть очень подвижна — но я слишком хорошо знаю о том, что творится у неё внутри, чтобы предположить это.

Но быть настолько захлопнутой… Для меня это сюрприз. Кристина не только сидит в тени от зонтика, не желая никого к себе подпускать. Она всем своим видом кричит — не подходите. И ее одежда только подчёркивает это — плотная, до самого горла футболка не по размеру, такая длинная, что рукава закрывают локти, а низ доходит чуть ли не до колен, длинные свободные шорты и хлопчатобумажные носки. Последнее меня удивляет больше всего. На пляже — и в носках. Она не может позволить себе даже посидеть босиком. Застегнутая на все замки, хмурая, закрытая. Снова одна в тихой оппозиции ко всему происходящему.

Зачем она только пришла сюда, раз ей так некомфортно?

— О, Кристи… Ты ее тоже увидела? — слышу совсем рядом Эмелькин голос и оборачиваюсь к ней. — Она, между прочим, о тебе спрашивала.

— Да ты что? — мои брови ползут вверх. Кажется, впечатлившись новым поворотом истории девчонок, я совсем забыла о том, что Крис — не только одинокая болезненно уязвимая девочка, но и та, кто считает нас с Вэлом злобными уродами и хочет вывести на чистую воду.

— Да… Пришла тут такая. Села. И давай спрашивать — а что там завтра. А много народу будет. А давно ли я тебя знаю. И что думаю, чего это ты и Вэл сюда понаехали. И что вообще, да как… — хмурится Эмель, стараясь вспомнить Кристинины расспросы, которые, уверена, были более завуалированными и хитрыми, чем она думает. Ну да, к счастью, она не из тех, кто посвящён в мои тайны, в отличие от Дэна и Вэла. А, значит, не сможет выдать меня, даже если захочет.

— И что? А ты что ей рассказала?

— Да ничего, теть Поль. Мое отношение к ней ты знаешь. Я как-то раз с ней посидела, пропила кофе в парке. А потом она меня высмеяла при всех за то, о чем мы с ней разговаривали. Я не понимаю, она вроде бы не дурочка, а так тупо себя вести! — совершено искренне недоумевает Эмель. — Сначала в подружки набивается, потом издевается при всех, а потом опять, как ничего и не было, поболтать садится. Ага, сейчас. Может, я и не такая умная, как она, но память у меня хорошая. Так что больше она из меня и слова не вытянет.

Вот так вот, Крис, с неожиданным злорадством думаю я. Помни первое правило охотника за информацией — не настраивай людей против себя и не старайся показать, что ты умнее. Чтобы быть хорошим слушателем, перво-направо, нужно снять невидимую корону, которая на твоей макушке красуется очень давно.

— А она придёт завтра? — стараясь не выдать себя, спрашиваю почти без интереса.

— Да не знаю… Она, вообще, любит такие мероприятия. Кристи же у нас типа прогрессивная, блогер, а тут Вэл — тоже блогер, причём гораздо круче, чем она. Ты тоже, знаменитость, она фотка от тебя может вон что сделать. Ну, она и завидует, наверное. Бесится, — с улыбкой говорит Эмель, поднимая внезапно задребезжавший смартфон с одеяла. — Ой, теть Поль, я сейчас… Мне ответить надо. Если получится — такой сюрприз сейчас будет!

Не надо мне никаких сюрпризов, тут и без них достаточно впечатлений, думаю, я продолжая наблюдать за Крис, которая совершенно не ловит мой взгляд, продолжая рассматривать Вэла — хотя я цепляю ее очень откровенно, без слов, одними глазами — вот же я, здесь, посмотри на меня.

Но ее по-детски круглое личико по-прежнему сосредоточено и это придаёт ей схожесть со странным ребёнком — внешне очень юным, а внутри будто покрытым толстым слоем темной пыли. Тяжёлой, вековой.

«Ущелье этой впадины так глубоко, что в неё не проникает солнечный свет, и на дне ее царит вечная чернота» — вспоминаются мне слова из «Клуба путешественников», передачи, которую смотрела ещё в детстве. И я понимаю, почему они пришли мне на ум именно сейчас.