Да, вот так вот, Артур. Добро пожаловать в реальный мир.

— Так, всё. Это уже перебор, — еле слышно говорит он. — Ну, пусть подойдёт, пожалуется. Разберёмся. Давай так… — умолкая, он ждёт какое-то время реакции из-за двери, но на этот раз там тихо. Правда, выглядит это ещё более подозрительно, чем настойчивое желание Катерины влезть к нам. Черт ее знает, может и вправду побежала искать помощь, чтобы вывести меня на чистую воду. — Ты иди сейчас к ним. Иди, как ничего и не случилось. Если услышу, что она языком треплет, я ее успокою. Ну, Полин? Не боишься, нет? — он поддевает пальцем мой подбородок, пока я напряжено смотрю перед собой.

— Да щас… — возмущённо шиплю я, больше разозлённая невозможностью ответить девице, чем ее оскорблениями. Вот Тамару Гордеевну, сидя в шкафу, я боялась. А здесь… лёгкая досада, как будто меня царапнули, а я не дала сдачи. Но до чего же глупо — такой конфликт и на пустом месте. Кажется, я начинаю понимать, почему в маленьких городках и сёлах кто-то всегда против кого-то дружит, идут постоянные разборки и скандалы, а поводы чаще всего — незначительные. Как в той самой классике, которую так не любили читать мы с Наташкой на уроках литературы — когда годами шла семейная война между соседями — и все из-за упавшей не на ту сторону забора грушки.

— Полина… Слушай меня. Слушай меня! — он снова разворачивает к себе, не дав возможности отвернуться. — Иди к ним, на ужин. Прямо сейчас. Я пойду другим ходом и вернусь со своей стороны дома. Слышишь?

— Да.

— Гулять сегодня будем долго, я все эти праздники знаю. Ничего не бойся и чувствуй себя как дома, кто бы что ни ляпнул. Понятно тебе?

— Понятно.

— До трёх часов все разойдутся, у нас всегда так. Дед не разрешает никому засиживаться до четырёх. И тогда…

— А что не так с четырьмя часами?

— Волчье время, — не моргнув глазом, отвечает Артур.

— Ч-что?

— Волчье время, — спокойно повторяет он, его ладони, расслабляются и опускаются вниз — держать меня так настойчиво, чтобы я не отворачивалась и не психовала, больше не надо. Я опять недоверчиво улыбаюсь, больше не опасаясь того, что нас могут услышать. Нет, это не может быть серьезно. Какое еще волчье время?

— Время, когда день борется с ночью… Да ладно, Полин, ну мне так рассказывали, — Артур смущается в ответ на мой насмешливый взгляд. — И что в этот самый час, с четырёх до пяти, творится все самое плохое — люди умирают от инфарктов, все убийства и серьёзные ограбления происходят как раз перед рассветом.

Пытаясь унять удивление от нового неписаного закона, я вспоминаю, сколько раз мы с Вэлом вываливались из ночного клуба и шли в другой, на афтепати, которые он так любит, как раз в четыре утра. Небо на землю не падало, жуткие ангелы не трубили о конце света — так почему здесь надо непременно разбежаться?

— Артур, сейчас июль, рассвет как раз в четыре утра! Волчьего времени не осталось! Неужели люди перестанут умирать от инфарктов?

Теперь давимся смехом уже мы оба, и новое дуракаваляние, пришедшее на смену неприятной настороженности, нравится мне гораздо больше, да и ему тоже.

— Короче… Запоминай, — теперь он запускает пальцы в мои волосы и стягивает с них резинку, а я откидываю голову назад, чтобы сильнее почувствовать эту свободу и остро-покалывающее ощущение, пробегающее по коже от его прикосновений. — Как только все разойдутся, это часам к трём будет… Ты выжди с полчаса. И выходи на дорогу сразу за задними воротами. Это куда мы сегодня с Олянкой ездили, не перепутай. Не в главные, а в задние.

— Поняла, не в главные.

— Там дальше легко. Ты только не запутайся, ладно?

— Ладно.

— Будет уже светать. Иди до первого перекрёстка. До самого первого, не дальше.

— До первого перекрёстка, да.

— Вот там свернёшь налево. Налево, Полин!

— Налево…

— И жди меня у переезда. Ты когда свернёшь, там будет видно — это не остановка, а такой… пятачок. Там есть лавка, ты увидишь и поймешь — это он. Опять! — теперь уже Артур не может сдержать раздражения, когда слышит новый стук в дверь. Все мои вопросы по поводу того, не жалко ли ему оставлять место, в котором он так счастлив, в эту самую секунду испаряются бесследно — от такого плотного внимания сбежит кто угодно, как бы сильно он ни любил свою землю.

— Я поняла. До перекрёстка и дальше, направо до переезда.

— Налево! — поправляет он меня, протаскивая за собой к окну, которое открывает быстрым и привычным движением. — Первый перекрёсток, и налево до переезда.

В дверь снова стучат.

— Полиночка! — раздаётся голос уже более взрослый и спокойный. — У вас там щас вечирка, так можно я пока поубираю у тебя, пока вы йдете гулять?

Кто это еще? Кто-то из женщин постарше и похитрее, кто не стремится пролезть нахрапом, а действует тоньше, деликатнее. Кто их знает — по своему ли желанию или по наводке Катерины?