Я опускаюсь перед ним на колени и вижу, как резко и судорожно сглатывая слюну, теперь уже он запрокидывает голову и не может сдержать глухой стон. Продолжая смотреть на него снизу вверх, понимаю, что абсолютно и беззастенчиво счастлива — его счастьем, которое ощущаю как своё, тем, что сейчас он полностью мой, тем, что всё остальное, каким бы срочным оно ни было, для него неважно.

Я выиграла его у всех, пусть ненадолго.

Полина, Полина, когда же ты успела так вляпаться? И что будешь делать с этим, когда выйдут все сроки и придёт время возвращаться в свою жизнь?

Никогда не теряйте голову, что бы ни случилось. Не позволяйте земле уходить из-под ног. Хмельная беспечность имеет слишком высокую цену — и никогда не знаешь, когда придётся ее заплатить.

Не теряйте голову, даже если кажется, что потом можно будет одуматься и снова жить по-прежнему. По-прежнему уже не получится. Да вы и сами этого не захотите.

— Засос! — обличительно шипит Денис, поднося эспрессо, который впервые после вчерашнего инструктажа делал сам, и ставит его на столик так, что ложечка громко звякает о блюдце. — У вас засос на шее, Полина Александровна, товарищ ревизор! Хоть бы прикрылись, блин!

Резко разворачиваясь, он уходит, не пытаясь пошутить или рассказать, что новенького узнал накануне из интернета, какие бизнес-планы построил. Денис сегодня какой-то взвинченный, нервный, хоть и пытается делать вид, что все в порядке. И разве мы с ним снова на «вы», по имени-отчеству? Вчера же вроде перешли на «ты»…

Озадаченно смотрю ему вслед, пробую кофе и замечаю в не слишком насыщенном вкусе признаки вечной проблемы Дениса — плохую утрамбовку зерна. Не думаю, что оставлю без внимания его ошибку и его личный выпад. Но сначала иду в женский туалет, чтобы привести себя в порядок. Хоть за это спасибо Дэну, обратил мое внимание на косяк, который следует убрать до того, как показываться в приличном обществе. Но и рычать на меня тоже не стоит.

Проходя к уборной мимо его места за стойкой, бросаю выразительный взгляд, как бы говорящий — ты чего? Дэн в ответ только отворачивается, делая вид, что не замечает меня. Да что ж такое? Что происходит? Ладно, разберемся.

В туалете по-прежнему пусто — сейчас только начало пятого, жара ещё не спала, кофейня начнёт заполняться только спустя час-полтора. Расположившись со своей косметичкой перед большим зеркалом, достаю маскирующий крем и пуховку. М-да, выглядит всё и вправду не очень. Пудра пересушила кожу, крем под ней взялся мелкими трещинками, больше не скрывая самого кровоподтека — как ни крути, малоприятное зрелище.

— Вот мы идиоты, — говорю вслух, смачивая ватный шарик водой, и убирая им тоналку, которая только все ухудшает. Болезненно тонкая кожа с порванными капиллярами отзывается саднящим жжением, но в зеркале я с удивлением замечаю улыбку на своём лице. — Как малолетки, ей-богу… — и, не сдерживаясь, тихо смеюсь.

Это я со вчерашнего дня ещё выпившая или теперь по жизни такая?

Начисто убрав бесполезную маскировку, решаю прикрыться волосами, как и думала сразу. Нужно только помнить, что это ненадежное средство, и почаще поправлять волосы, чтоб не съезжали за спину. А через сорок минут, ровно в пять, у меня встреча с Наташкой и Эмель. Очень бы не хотелось привлекать к себе лишнее внимание и нарываться на ненужные вопросы.

Мне, наконец, удалось созвониться с ними, когда мы с Артуром расстались час назад. Он подвез меня к центральному скверу, а сам поехал на работу с опозданием на полдня. И эти полдня я записываю себе в личные заслуги. При таком режиме и графике работы опаздывать по выходным ему категорически положено. А лучше — не ездить совсем.

Пока я шла через сквер к кофейне, все время набирала Наташку, но она упорно не брала трубку — наверное, сердилась за вчерашнее и за пропущенные ночные звонки. В который раз жалея, что у меня нет номера Эмель, нахожу ее через инстаграмм. Открываю аккаунт — вижу и номер телефона в шапке профиля, и наши с ней фото. Лайки все растут, восхищенные коменты прибавляются, вот только на аватарке у Эмель не один из новых портретов, а темный фон с горящей свечой на нем. Что ещё за чертовщина? К чему этот знак скорби? Неужели, у них в семье что-то случилось?

Стараясь не паниковать, звоню ей — и слышу, что абонент вне зоны. Но Эмель светится в онлайне, поэтому пишу ей в директ, чтобы ответила мне самым срочным образом, или надавала тумаков матери, заставив ее взять трубку. Что произошло? Могли бы они встретиться со мной в ближайшее время?

Через минуту со словами: «Ну, наконец-то! Нашлась, нашлась пропажа!» звонит Наташка. На мой вопрос, все ли с ними в порядке, все ли хорошо в семье, недоуменно отвечает, что все живы-здоровы, а трубку не брала, потому что спала после вчерашнего.

— Полька, там тако-ое… Такое было! Вот ты ушла и правильно сделала, как в воду глядела! Страх господень, что было, еле сами выбрались к утру! Малая до сих пор ревет, закрылась в комнате, прийти в себя не может… Да и я…. Кто бы думал, что такое может случиться, кто бы думал…

Но что именно случилось, она не говорит, несмотря на мои обеспокоенные расспросы — знаю эту ее вечную фишку. Наташка до сих пор уверена, что телефонные разговоры подслушивают спецслужбы, и потому «о важном», как она выражается, говорит только при личной встрече.