— Какого… Валерки? — прошептала мама Валя.

— Очнись, он говорит о нашей дочери, — обнял жену папа Валя.

— А где наша дочь? — безумными глазами посмотрела на него Валентина.

— Да она в ментовке, не волнуйтесь, — успокоил мальчишка. — Они вам позвонят, скажут, куда приехать. Вы ехайте туда сразу, а можете и не торопиться, ментам на пользу нервы потрепать.

— Как это? — не понял Валентин.

— Ну как! По закону, они не имеют права задерживать несовершеннолетних больше двух часов.

Супруги Капустины заметались по квартире, пытаясь одеться. Антоша и мальчишка, сломавший «Феррари», с интересом наблюдали за ними. Через пятнадцать минут, полностью одетые для выхода на улицу, Капустины поняли, что обоим уйти не удастся — кто же останется дома с Антошкой?

— Да вы не бойтесь, ехайте . Я присмотрю, — успокоил родителей мальчишка.

Валентина вынуждена была начать раздеваться.

— Вы там особо не рассусоливайте, — со знанием дела давал советы папе Вале мальчишка. — Когда Валерку увидите, громко спрашивайте — не причинили ей увечий или надругательств каких…

Папа Валя схватился рукой за притолоку.

— И домой сматывайтесь, вроде как вы рассердились сильно. А то они любят там воспитательные беседы проводить с черепками.

Проводив мужа, Валентина не отпустила мальчика сразу, а первым делом забрала ключи от квартиры и потребовала объяснений.

Через полчаса доверительной беседы она узнала, что Лера торговала газетами у метро, там ее «замели менты», она попросила отвести брата домой, для чего и дала ключи. Валентина узнала, что мальчик живет в соседнем доме и для него подобные конфликты с органами — дело вполне рядовое. Еще она узнала, что газеты нужно забирать в «точке» не позже шести утра, поэтому работает дворовая команда сплоченно и по графику, в это воскресенье была Леркина смена забирать газеты.

— Она торгует газетами… — пробормотала Валентина в озарении.

— Ну да, я так и сказал. А что менты нас загребают регулярно, так это дело привычное. Приведут в отделение, посадят осторожно подальше от взрослых бандюг и звонят родителям. Мои черепки раз двадцать меня забирали. Ничего, обвыклись… По первому разу вам и штраф не выпишут. Я вот только не просек, зачем она с утра поперлась торговать? — задумался мальчик. — Такие газеты лучше идут к вечеру, часиков с пяти, когда народ выползает гулять.

Какие — такие, Валентина узнала, когда пришли муж с дочерью.

Затолкав жену в спальню и прикрыв за собой дверь, папа Валя шепотом спросил, знает ли жена, чем занимается их дочь.

— Успокойся, я знаю, она торговала газетами.

— А ты знаешь, как называется газета, которую она продавала? — совсем раскипятился папа Валя. — «Еще», понимаешь? «Еще»!!

И Валентина только после пятого или шестого «еще» поняла, о чем речь.

— И что такого? — искренне удивилась Лера. — Не «Комсомольца» же таскать — он тяжеленный. А эта газета в пять раз дороже, таскать меньше.

Позвонили Элизе. «Бабуля» приехала к обеду.

— «Спид-Инфо» грязней, — со знанием дела заявила она. — Потому что откровения свои прикрывает заботой о сексуальном образовании населения.

— Спидушник гораздо толще, его таскать тяжело, — кивнула Лера, соглашаясь.

После небольшой перепалки Элизы с родителями было решено с понедельника платить Лере, как квалифицированной няне, и не спрашивать потом, на что она тратит деньги. И никакой торговли на улице! Лера обещала не торговать, но выполнить договор с дворовой командой придется — дело чести. Еще три раза в этом месяце она рано утром занимает очередь за газетами на всю дворовую команду. Когда все понемногу успокоились и мама Валя даже предложила свои услуги по заниманию очереди «на всех» в пять утра, папа Валя попытался было провести поучительную беседу о пользе овсяных хлопьев и вреде шоколадного крема, но был остановлен внимательным, изучающим взглядом дочери.

В десять утра Маруся принимала роды. Она редко это делала, но случай был неординарный — роженица имела слабую физиологию, узкий таз и патологию сердечно-сосудистой системы.

К одиннадцати часам стало ясно, что ребенка не спасти. Женщина — не замужем, данных о родственниках в России нет. Осмотрев тщедушное, почти детское тельце роженицы, Маруся приняла решение. В половине первого Лиза понесла плод в соседний корпус к патологоанатому, а Маруся засела за писанину.

Она долго не могла сосредоточиться, рассматривала результаты анализов роженицы, вспоминала ее странные глаза — словно два растекшихся черных зрачка в узкой лодочке разреза. Женщина не кричала от боли, только тело ее гнало потом страдания. Никак не отреагировала она и на сообщение о мертвом ребенке.

«Боль отупляет», — в который раз подумала Маруся и назначила ей капельницу.

Маленькая женщина задремала с откинутой для иглы рукой и очнулась от того, что ее ощупывали. Она открыла глаза, и ужас, полыхнувший в них в первое мгновение, сменился отстраненным выжиданием.