Но я не могу этого сделать. Не могу потому, что Оуэн будет недоволен своим дедом, решившим уйти на тот свет. Очень недоволен. Я это знаю точно, и потому продолжаю жить. Мне не хочется расстраивать внука. Хотите, смейтесь или считайте меня сумасшедшим, но живу я теперь только ради него.

Дело в том, что в то утро, когда обнаружили Оуэна, я, обессиленный ночными поисками, вернулся домой и просидел в комнате внука весь день до глубокой ночи. Без устали рассматривал его комнату, вещи, предметы, сидя на его кровати. Не хотелось жить, поверьте. И в какой-то момент я заострил внимание на тетрадке в голубой обложке. Её вернул детектив, когда не нашёл в содержании ничего, что могло бы относиться к самоубийству. Обычная была обычная школьная тетрадь с конспектами лекций по географии. Неразборчивый почерк внука не вызывал желания перечитывать его каракули, но почему-то мне пришла в голову мысль, которая, если при таком несчастье будет уместно употребить данное сравнение, – эта мысль меня обрадовала и вывела из оцепенения. Меня озарило: сообразительный Оуэн неспроста перед уходом взял с собой тетрадь и ручку, неспроста. На спортплощадке она никак не была нужной. У меня появилась надежда, что в тетради я найду то, что прольёт свет на причину его необдуманного поступка. Может он оставил в ней послание?

Я принялся листать тетрадь, внимательно перечитывая каждую страницу, пытаясь на полях, между строк и в самом тексте обнаружить хоть что-нибудь, проливающее свет на трагедию. Мне хотелось узнать о последних минутах его жизни, о его мыслях. И я был возблагодарён Всевышним, хвала Ему, Господу нашему!

Эти несколько предложений прятались почти в середине тетради, между небольшим пространством, разделяющим две темы лекций. Никакой полицейский не обратил бы на эту приписку внимания, которая соединяла собой два разных текста и воспринималась единой записью одной лекции.

Эта тетрадь у меня до сих пор: я храню её в надёжном месте.

Внук обращался ко мне, именно ко мне! Представляете? Он знал, знал, что я смогу найти эту запись, ведь я же его дед! Как он это сделал, я до сих пор не понимаю. Да мне и не важно. Я знаю главное: Оуэн – мой самый любимый человек, самый лучший внук на свете, самый смелый, отчаянный и, несомненно, самый любознательный и одарённый мальчишка.

«Дед, ты прав, лучше не видеть этого! Никогда не делай такого. То, что видит бог – некрасива… И пастор не знает ничего… здесь не тимно. Но страшна. Мы страшные. Мы хуже, чем ты можешь сибе представить, деда…

Никогда… лучше не смотреть на нас…»

К О Н Е Ц

Из древних пирамид сознанья выносим ворох ценных книг,

И прячем их в пыли голов, а жизнь считаем чьей-то тайной.

Потом, просеивая прах, вычёркиваем тех, кто крайний;

И потому всегда последний – в конце пробудет только миг.

И за какой бы ты порог не перешагивал случайно,

Не станешь гостем никогда, ну, а тем более, желанным.

Ведь у тебя, о том, кто ты, не существует верных данных;

И кем ты был – не доказать, в начале Жизни изначальной.

Посередине мы живём недолгой солнечной судьбой,

И роды Вечности для нас – непостижимы и далеки.

Успеть бы двери все открыть и уложиться точно в сроки:

Спиралью выложенный путь, – а вдруг не совпадёт с резьбой?

Последний час не избежать! Взметнётся к Солнцу, ослеплённый,

Последний Миг и… упадёт, протуберанцем обожжённый.

О. Р. Б.

Сегодня проснулся раньше обычного. Жарко. Очень жарко. Ещё и ночи, как таковой, не было – на улице светло, как никогда, будто вечер вчерашнего дня и не заканчивался вовсе, а замер на месте, как только солнце скрылось за горизонтом. Сейчас ночь, 03.18. А комната уже наполнена ярким светом, как днём. Боже, как же всё стремительно происходит! Ещё вчера на улице было 126°Ф, и ночь не кончалась до половины пятого утра. Сегодня же продолжительность тёмного времени суток сократилась, получается, до трёх с половиной часов, а температура снаружи (я посмотрел на электронный термометр) повысилась до 138°Ф. Вопреки всем прогнозам синоптиков (и скептиков!).

Моя спальня находится на западной стороне, и я отправился в гостиную, которая располагается в восточной части здания, по пути думая, что лучше бы Земля перестала вращаться вокруг своей оси, нежели…

То, что я увидел в панорамном окне гостиной, с видом на Атлантику, привело меня к состоянию, близкому к панике. При этом я испытал некую двойственность чувств: страх перед безысходностью и обречённость, которые вместе с отчаянием овладели моим сознанием вначале, и чувства восхищения и удивления, нахлынувшие следом, пока я наблюдал эту сюрреалистическую картину восхода солнца: Красота Смерти!

Вот ЭТО и началось – Солнце умирает! Всё-таки, оно не вечно, как и предсказывала наука ещё более трёх с половиной миллиардов лет назад, на заре человечества, ошибившись в расчётах – всего-то ничего! – на один миллиардик лет (подумаешь, мелочь какая). Просчитались, между прочим, и с тем, что продолжительность умирания Солнца, – то есть, период пребывания его в качестве красного гиганта – будет происходить медленно, протекать в примерно в течение полумиллиарда лет в своей начальной стадии, что для нас оказалось бы незаметным и не столь ощутимым. Впереди предполагались миллионы лет вполне сносной жизни, не считая дискомфорта из-за потепления климата и всех последствий, связанных с ним. Но главное: мы могли бы жить да жить!