Бомбежка застала нас врасплох, не дав возможности укрыться в бомбоубежище. Не помню точно, сколько длилась атака, но мне она казалась бесконечной. Все это время я повторяла молитву, выстреливая слова, как пулеметную очередь. С неба летели бомбы, а из-под обломков выстреливала моя молитва.

«Матерь Божья, спаси меня, мне всего семнадцать лет, не дай умереть, как мыши, придавленной мусором (откровенно говоря, слово было не „мышь“, а „дешевка“!). Если уж умирать, Матерь Божья, дай мне умереть на солнце, на воздухе, на воле!»

Она меня услышала, я уверена! Бомба за бомбой падали, не попадая в нас, взрыв за взрывом оглушали. Но даже в момент, когда казалось, что все потеряно, она не покинула нас. Бомба, попавшая в дом, в каком-то смысле спасла. Врагу не пожелаешь такого страшного зрелища: стены падали и рассып'aлись, будто здания вокруг были карточными домиками; земля под ногами тряслась от оглушительных взрывов, как ковер, который хозяйка усердно выбивает от пыли.

От нашего дома осталась только одна… как это называлось по-итальянски… На языке вертелось только неаполитанское слово spruoccolo – деревянная свая; надеюсь, понятно, о чем речь. Короче говоря, та свая спасла нам жизнь! Благодаря ей стена не рухнула, и мы остались живы. Провидение Божьей Матери, не иначе!

С того самого дня каждый раз, когда земля уходила у меня из-под ног, я обращала к ней свои молитвы. И на этот раз она тоже меня не оставила.

Хотелось бы рассказать об этом тем добрым людям, которые заботились обо мне и ухаживали изо дня в день, окружая вниманием. К сожалению, я забыла, как говорить. Не знаю почему, но у меня ничего не получалось, несмотря на усилия. Мысли застревали в голове. Я утерла слезы платком и, открыв глаза, увидела, что заразила всех стоящих вокруг меня: все были растроганы и тоже вытирали слезы!

«Значит, они меня знают», – мелькнуло у меня в голове. Раз они знали меня, стало быть, знали и историю моей жизни. «Господи! – подумала я. – Неужели это я стала причиной их грусти?»

Мне вдруг стало стыдно, потому что старики не должны причинять страдания окружающим, иначе их станут ненавидеть. Что я наделала?! Испортила всем день или ночь или то время суток, которое было.

Может быть, они плакали вовсе не от расстройства, а потому, что тоже уверовали в чудо? Может быть, они любили меня и плакали от сожаления, увидев мои слезы?

– Спасибо, – наконец-то смогла выговорить хоть слово, – спасибо всем! – выдавила я из себя, помахав рукой с кровати.

Позднее в мою комнату вошел ребенок. Неясное ощущение, что он мне знаком и где-то уже его видела, посетило меня, но я не знала, кем он был.

– Ты кто, малыш? – спросила я. Глаза ребенка наполнились слезами и заблестели, как начищенные пятаки. У ребенка может быть температура, объяснила я себе блестящие глаза мальчика. Мне захотелось погладить его по голове – таким он был хорошеньким.

– Это же я, Танкр'eди! – звонко прокричал ребенок.

– Мама, это мой сын, твой внук, – объяснил мне кто-то другой. Этот кто-то был рядом со мной, у моей кровати, б'oльшую часть времени, насколько я помнила. Он наклонился надо мной. Огромный пластырь закрывал всю левую бровь. Наверное, бедолага наткнулся на что-то в темноте и, врезавшись, рассек ее.

Кто-то ждал от меня ответа, но, не зная, что сказать, я только продолжала улыбаться. По крайней мере, мне так казалось, поскольку не было уверенности в том, что лицо принимало выражение, которое я пыталась ему придать.

Все выглядело странно, размыто, далеко от того места, где я находилась.

– Простите, а сколько еще осталось ждать до Рождества? – спросила я.

Ребенок засмеялся:

– Рождество? Какое Рождество? Оно только что прошло…

Человек, стоявший рядом, подтвердил его слова. Потом новый голос добавил:

– Пойдемте, пусть она отдохнет.

Голос прозвучал в моих ушах длинным многократным эхом. Потом один за другим все потихонечку вышли из комнаты.

Я была жутко расстроена, не зная, что думать.

Где я? Возможно, это чистилище. На ад было не похоже, а рая я и не заслуживала. Может быть, я действительно умерла? Извините, я не в состоянии выразить мысли словами…

Потом у меня возник вопрос: если я умерла, почему же так хочется есть? Желудок сводило от голода, но у меня не хватило смелости сказать об этом присутствующим. Было бы очень некрасиво с моей стороны сразу заявить о том, что я ужасно голодна. Ведь я только что приехала… Что бы обо мне подумали хозяева дома?!