Луи печально вздохнул. Сейчас в письме он признается милой Бланке, как сильно по ней соскучился. Последний раз он виделся с ней почти месяц назад здесь, под Авиньоном. Тогда только-только закончился пост и они с супругой провели несколько столь бурных, страстных ночей, что воспоминания о них до сих пор вызывали на его лице румянец смущения.

Улыбнувшись своим воспоминаниям, король поднялся и с хрустом потянулся. В его шатре, разделенном тяжелыми занавесями, было три комнаты (небольшая спальня с походной кроватью и дорожными сундуками, приемная, где постоянно работал секретарь с помощником, и огромный кабинет); возле каждой дежурила пара охранников. В кабинете, где Луи сейчас находился, стоял большой разборной стол, удобное кресло и множество крепких лавок вдоль стен.

Дождь прекратился. С улицы пахнуло непривычным ароматом свежести. Луи хотел приказать, чтобы подавали обед, но тут вошел секретарь и доложил о приходе графа Шампани, графа Ла Марша и герцога Бретани.

— Пусть войдут, — сказал король.

Он был удивлен, не понимая, чем вызван столь неожиданный визит.

В палатку вошли три рыцаря. Впереди шагал широкогрудый Тибо Шампанский в идеально чистом бело-синем сюрко. «Как ему даже в полевых условиях удается сохранять столь безукоризненный внешний вид?» — с неприязнью подумал Луи и вновь упрекнул себя в предвзятом отношении к графу. Король хорошо знал его сильные стороны: опытный военачальник, умело руководивший людьми, храбрый до отчаяния воин, могущественный вассал, приводивший с собой многочисленную армию. Его величество помнил и ценил это, но… не любил графа. В этом был повинен неприятный эпизод из далекой молодости: однажды Луи стал свидетелем того, как Тибо — тогда еще подросток — признается в любви его жене. Посмеявшись, всё списали на детскую шалость, но дальнейшее показало, что граф продолжает испытывать нежные чувства к Бланке. Ни на миг не усомнившись в верности своей супруги, Луи так и не смог избавиться от неприязни к Тибо.

— Сир, — изящно поклонился граф Шампани, — мы пришли заявить о своих правах.

— О каких же? — Предчувствуя недоброе, король ощутил, как по спине пробежал холодок.

— Сорок дней нашей обязательной вассальной службы истекли, и мы заявляем о своем намерении покинуть Авиньон. — В мелодичном голосе Тибо отчетливо слышался треск льда.

— Но почему? — Король растерялся. Он был готов ко всему, но не ожидал, что его крупнейшие вассалы дезертируют под благовидным предлогом. — Город вот-вот падет, его стены уже трещат, а среди жителей свирепствует голод!

— Сожалеем, сир, — вступил в разговор герцог Бретонский, на полголовы возвышавшийся над остальными мужчинами, — но древние кутюмы [50] дают нам право не ждать завершения военной кампании и по окончании карантена вновь заняться собственными делами.

Король пытливо всматривался в глаза своих подданных, пытаясь разглядеть иронию, желание шантажировать или разыграть его, что угодно, только не реальность заявленного намерения. Однако серьезность и решительность на лицах вассалов не давали усомниться: они выполнят то, о чем говорят.

— Что ж, господа, у меня действительно нет никаких прав, кроме нравственных, вас задерживать. Надеюсь, дела в ваших землях стоят того, чтобы покинуть своего короля в разгар военной кампании и успешной осады. Прощайте! — Луи резко отвернулся. Еще мгновение, и он, забыв о величии, разразился бы площадной бранью.

— Вы сами сказали, ваше величество, что осада идет успешно, поэтому, возможно, наш уход и… — заговорил граф де Ла Марш, но, перехватив свирепый взгляд Тибо Шампанского, осекся.

Вельможи поклонились королевской спине и тихо вышли, столкнувшись на входе с коннетаблем Франции Матье де Монморанси. Тот имел право входить в монарший шатер без доклада и потому услышал последние слова.

— Господа, но это же дезертирство! — укоризненно воскликнул шокированный де Монморанси, однако вероломные королевские вассалы даже не удостоили его взглядом.

— Ни к чему читать им морали, Матье! Пусть бегут! Я все равно возьму этот чертов Авиньон! — крикнул Луи и все-таки грязно выругался, выпуская на свободу душившую его ярость.

***

Знаменитое обаяние Бланки, позволявшее ей легко завоевывать людей, покорило и Сабину. Баронесса поняла, что попала в сети, и… обрадовалась этому! Но не потому, что вопрос с сеньорией Альбре теперь будет решен: эту проблему она полностью доверила Бартелеми де Руа, судя по всему, человеку солидному и ответственному.

Всю жизнь Сабина с интересом слушала рассказы о Бланке и теперь поняла: это было не случайно. Эта незаурядная женщина ее заинтриговала! Баронессе страстно захотелось добиться расположения королевы, стать ее подругой, доверенным лицом. К тому же Сабина заметила и ответное внимание к себе. Поэтому, снова собираясь во дворец, суеверная женщина вновь надела лазурный наряд — уже в качестве талисмана. А когда охранники на воротах, действительно предупрежденные о ее появлении, шепотом обронили ей вслед: «Опять эта красивая дама в голубом наряде», — не смогла сдержать довольной улыбки.

Судя по всему, молва о ней уже разнеслась по дворцу: показавшаяся в стороне стайка придворных дам в пестрых нарядах вдруг резко остановилась. Они приторно заулыбались и стали бесцеремонно обсуждать «новенькую», не удосужившись даже понизить голос. Сабина в ответ лишь вежливо кивнула.

— Моя госпожа, похоже, при дворе у вас появилось второе имя — Красивая Дама в Голубом! По-моему, звучит эффектно и многообещающе! — негромко рассмеялся Родриго, внимательно прислушивавшийся к репликам окружающих.