Шестой и седьмой день прошли, словно в тумане. Я куда-то шла (не факт, что в правильном направлении), упорно переставляя ноги и следя лишь за тем, чтобы не свалиться, спотыкнувшись на первом же корне, торчащим из-под земли.

Ночи уже не пугали, то ли устала бояться, то ли бояться просто не было сил. Даже верёвкой себя привязывала к стволу постольку поскольку. Ибо, какая разница, как умирать — свалиться с высоты и сломать шею, или шагая без устали, упасть обессиленной и умереть, не приходя в сознание.

Всё едино, потому что еда закончилась и долго я не протяну.

Единственное, что ещё вызывало во мне слабые эмоции, было нежелание попасть на обед или ужин к какому-нибудь хищнику, но на удивление никто крупнее белки мне не встречался. Либо Небесная Дева меня оберегала, либо умные звери обегали стороной, потому что позариться было не на что.

Утро восьмого дня или какого-то там по счёту, застало меня безразлично взирающую на опостылевшие деревья. Лень было даже зубы почистить, не то, что продолжать путь дальше. Смысл? Не было больше смысла, как и сил не осталось.

Вот так, ненадолго же меня хватило…

Жалобный скулёж, раздавшийся где-то впереди, нарушил моё индифферентное состояние, заставляя вынырнуть из пучины безразличия. Я торопливо осмотрелась вокруг, но сквозь широкие ветви раскидистого дерева, ничего путного разглядеть не удалось. Пришлось спускаться вниз и идти, вслушиваясь в измученное подскуливание, не задумываясь о том, что за зверь его издаёт. Главное он попал в беду, и я не могу пройти мимо.

И таки нашла.

На земле, подмяв под себя зелёную траву, лежал мелкий лисёнок и тоненько скулил. Его худенькое тельце судорожно вздрагивало при каждом вдохе, а на передней лапке, которую он вытянул вперёд, отчётливо виднелась кровь. Она была тёмно-бурой и распределялась равномерно по всей лапе, словно зверёк нечаянно залез в банку с красной краской.

Лисёнок, наконец, заметил меня. Он тяжело задышал, словно пытаясь успокоиться, поднял мордочку и повёл носом. Понравилось ли ему как я пахну или нет, но отползать не стал, а устало опустил голову на землю и принялся настороженно следить за мной чёрными бусинами глаз.

Не делая резких движений, подошла к зверьку и, сняв сумку с плеча, опустилась перед ним на колени.

И что теперь? Как ему помочь?

Мелкий рыжик шумно задышал, обнюхивая мои руки, сложенные на коленях, и несмело лизнул ладонь. Потом ещё раз и ещё. И вот я сама протянула руку и аккуратно прошлась пальцами по вытянутой мордочке, задев чёрную кнопку носа, которая оказалось влажной и холодной. Лисёнок смешно фыркнул, мотнув головой, и принялся дальше вылизывать мне ладонь.

– Как же ты поранился, маленький? — пока шершавый розовый язык обильно смачивал мне руку слюной, я кончиками пальцев другой погладила зверька за тёмным ушком и полезла за флярушкой. — Ты не бойся, малыш, но сейчас тётя будет промывать тебе рану.

И тут в который раз, подумала о собственной непутёвости и недальновидности. Дожила почти до тридцати лет, а ума не набралась. Вот что мне стоило прихватить с собой баночку с лечебной мазью? В дороге всякое может случиться, а я даже первую помощь оказать не могу ни себе, ни кому-то ещё. Сбежать дело не хитрое, а ты, поди, выживи теперь! Удивляюсь, как с таким безалаберным отношением к серьёзным вещам смогла продержаться эти дни?

Достав магическую фляжку, стала потихоньку лить воду на лапку и стирать засохшую кровь, попутно убирая налипшие хвоинки. Лисёнок стоически терпел процедуру помывки, лишь часто дышал и следил глазами-бусинками за каждым моим движением. Очистив лапку, заметила, что в одном месте был выдран клок шерсти, обнажая рваный рубец на коже.

— Вот видишь, рыжик, ничего страшного здесь нет, — я ласково поскребла пальцами меж его ушей, — сейчас завяжем тебе лапку, и всё быстро-быстро заживёт.

Убрала волшебную фляжку в сумку и достала серую ткань, в которую когда-то был замотан хлеб. Хорошенько её отряхнула и отвернулась, чтоб не напугать лисёнка ножом. Отрезала несколько узких полос. Приложила к ране белый клочок от носового платка и, стараясь не сильно стягивать, обмотала лапу приготовленным материалом, закрепляя для верности маленьким узелком.

Какой всё-таки умный зверёк мне попался — не рычит, не убегает, не кусает, смирно лежит и как будто понимает всё, что я делаю. За это я наклонилась и легонько чмокнула его в холодный нос. Мелкий лис растерянно похлопал пушистыми глазами, потом выразительно фыркнул, и лизнул мою руку.

Какая прелесть! Неужели в этом мире все животные такие лапочки? Тогда не удивительно, что в диком лесу мной ещё никто не полакомился.

Но зря я расслабилась, из-за деревьев неожиданно для нас с лисёнком вышли три матёрых волка. Тихо так вышли, без рыков, без воя. Даже трава не шуршала под их тяжёлыми лапами. Вышли и уставились на меня. Сердце затрепетало загнанной птицей, и в пустой желудок упал холодный ком страха. Я гулко сглотнула и, усевшись на пятую точку, загородила собой рыжика.

Не дам! Только не моего рыжего лапочку!

Не отрывая взгляд от серых молчаливых хищников, которые в холке были выше меня, нащупала оставленный нож и поднялась на ноги. От страха колени сделались ватными, от чего ноги мелко потряхивало, но я упорно стояла и молилась Небесной Деве, неожиданно радуясь в душе, что ушла из поместья. Лучше умереть вот так, стоя лицом к лицу с противником и защищая слабого, чем малодушно свести счёты с жизнью, познав ужас насилия.

— Ну, что застыли, морды криволапые? — выкрикнула я, остановившимся зверям. — Кто из вас самый храбрый? Обещаю, буду сопротивляться долго и со вкусом.