— Не суть важно, — беззаботно продолжил Виктор Игоревич. — Хочешь потягаться за грант на обучение в Киеве? Учти, на кону поступление на журналистский факультет без конкурса! — мой псевдо-отец многозначительно приподнял бровь.

В ту самую секунду в голове у меня словно загудел невидимый колокол. Обучение в столице! Мир журналистики, где собираются самые неравнодушные, самые интересные, самые язвительные представители писательской богемы! Какие интересные знакомства, какой круг общения ожидал меня даже не в случае победы, а просто участия в программе!

Это был мой шанс! И я не могла его упустить.

— Что надо делать?

— На три недели ты едешь под Киев в летний лагерь к американцам. Это хоть и волонтеры, но почти наши — этнические украинцы, дети эмигрантов. Они сейчас очень озабочены тем, чтобы привить молодежи нужное мировоззрение. Демократическое! — Виктор Игоревич важно поднял вверх указательный палец.

Мне было плевать на мировоззрение, я знала одно — такой шанс дважды не выпадает, и это тот самый подарок от судьбы, который надо хватать, сразу же, не углубляясь в детали.

— Вот, значит… Три недели ты живешь в лагере, поешь песни, сидишь у костра, разговариваешь на нужные темы, пишешь различные заметки.

— Или рассказы, — опять поправила я.

— Да хоть повести. По результатам смены половину народу отсеют, так что ты уж постарайся… кхе-кхе… в грязь лицом не ударить, — и я едва сдержалась от злобно-раздраженной гримасы, способной выдать мои истинные чувства. Почему-то всякий раз, когда Виктор Игоревич старался меня подбодрить, я чувствовала себя униженной и оскорбленной, совсем как во время его первого визита в наш приют.

— Если пройдешь в финал — тебе будет дано несколько больших заданий на весь учебный год. Дальше сообщаться будете почтой, там же дети со всей Украины. Учти, попасть в этот лагерь — уже большая честь! — на этом месте я даже голову пригнула, чтобы чета Казариных не увидела, как я нервно морщусь при очередном упоминании об их благодетельности. — И уже весной назовут троих лучших. Призер получит не только бесплатное поступление на журфак в самый крутой ВУЗ страны, но еще и хорошие деньги в придачу. Вот повезло тебе, Алешка, в такое время растешь! Американцы сейчас во всю вкладываются в наше образование, и деньгами, и опытом. И студенческие организации внедряют, и самоуправление, в общем, все, как в цивилизованном мире. Лишь бы вы, остолопы, учились, как нормальные люди. Слушай, Валенька, вот бы в наше время так было! — в приступе неискреннего огорчения вздохнул Виктор Игоревич, предпочитая не вспоминать о том, что место в престижном университете было куплено ему заранее. — Так что, думаю, тебе понравится! Чего еще? В принципе, метить только на призера тебе не обязательно, второе и третье места получают хорошие льготы при поступлении, один экзамен сдают всего, вместо положенных четырех. Но ты же понимаешь — цели всегда надо ставить глобальные! Учись у папки! — и он опять хохотнул, потрепав меня по волосам.

Стараясь подавить дрожь отвращения от его псевдо-заботливого жеста, я аккуратно увернулась от дальнейший выражений отеческой любви, после чего задал следующий, самый главный вопрос:

— Когда надо ехать?

— О! Вот я же говорил, Алешка — наш человек! Партия сказала "надо", народ ответил «есть!»… ммм… В смысле — всегда готова! Да что ж это я все с совковыми лозунгами, дурацкая привычка… Ты смотри мне там, говори, что в нашей семье с детства уважали личность и свободное выражение прав каждого человека! А то чего доброго, наболтаешь, чего не следует… Выезжать надо на следующей неделе, я пока документы подам на твое участие. Думаю, мы успеем застолбить тебе местечко, новость же свежая, только с пылу-жару!

Но я больше не слушала Виктора Игоревича. Перед глазами вдруг ярко вспыхнуло воспоминание: Марк, ни секунды ни колеблясь, отказывается от поездки в столицу, заявляя, что Киев — это слишком далеко от меня. А я так же, сразу, без раздумий сказала "да". Честно ли это по отношению к моему другу?

Следующие несколько дней я практически не спала, ни с кем не общалась и только сидела в своей комнате, пытаясь навести порядок в мыслях. Но получалось это у меня из рук вон плохо. Я убеждала себя, что это всего лишь три недели — всего лишь? Да мы не расставались на такой долгий срок с самого момента знакомства! Что если не ухвачусь за эту возможность, то съем себя заживо. Что самый главный приз мне, конечно, не светит, но если удастся пройти в ВУЗ хотя бы на льготных условиях, то уехать мы сможем с Марком вдвоем. Его уже звали в столицу, и он сможет поступать в свой юридический именно туда.

К концу недели Виктор Игоревич подтвердил мое участие в программе и назвал конкретную дату выезда, от чего я пришла в неописуемое возбуждение вперемешку с ужасом. Времени на сборы почти не оставалось: отправляться в лагерь надо было послезавтра, а Марк еще ничего не знал. Спешно перекладывая с места на место свои вещи в попытках решить, что же брать с собой в поездку, я тянула до последнего с этой новостью. Я очень боялась, что он будет против и в то же самое время убеждала себя, что такого просто не может быть. Когда Марк обо всем узнает, он обязательно поймет меня и поддержит.

Но все получилось совсем наоборот и мои худшие подозрения полностью оправдались.

— Нет. Конечно же, нет. Ты никуда не поедешь, — таким был его ответ. — Это глупые идеологические сборы, и писать тебя заставят о таком, что завоешь в первый же день. А писателем, Алеша, можно быть без участия во всех этих глупых программах. Надо просто брать ручку, бумагу и писать. И отсылать свои рукописи в разные издательства. А не просиживать у костра с непонятными иностранцами. Еще неизвестно, какие у них на самом деле намерения. Это, между прочим, в лесу будет, и вокруг — никого больше из взрослых. Ты вообще, соображаешь, во что тебя отец пытается втянуть?