Это было уже слишком. Такого поворота я не могла представить даже в самых абсурдных фантазиях, и это так развеселило меня, что страх и опасения сболтнуть что-нибудь лишнее (все же учитель вчера был со мной более чем откровенен) тут же позабылись.

— Что делал? Приставал? Ко мне? Вадим Робертович — приставал ко мне? — и закинув голову, я от души расхохоталась, совсем как учитель, когда с языка у меня срывалась очередная оглушительная глупость. — Да вы что, девчонки! Вы хоть понимаете — о ком вы говорите? Где он и где я? Нет, тут совсем, совсем другое! А вам, между прочим, поменьше про любовь до гроба надо читать, совсем помешались на своих мелодрамах. Соля, не надо тут лицо непонимающее делать, я прекрасно вижу, кто у нас тут главный поставщик книжек про "дерзкую развратницу" или как там ее?

– Ой-ой, ну и что такого? Где ты, а где он? Между вами что — разница в пятьдесят лет? — явно обидевшись из-за раскрытия тайного пристрастия к книжной романтике, фыркнула Соломия. — Ну, подумаешь — препод и студентка, вечная тема, между прочим! Во многих моих книжках про любовь до гроба так и написано!

— Девочки, девочки, не ссорьтесь! — величественно-гуманно остановила готовую разгореться перепалку Анечка. — Мы не ради этого на первую пару уже все опоздали. Тихонько. Успокоились. Алеша, — дипломатично обратилась она ко мне. — Я тебя не понимаю совершенно. Почему ты так сразу реагируешь на эту тему? Соля правильно сказала — между вами не в пятьдесят лет разница, да и вообще… Неужели ты думаешь, что он тебе просто так столько внимания уделяет? Проснись! Это же мужики! Ни один из них не станет так тесно общаться с девушкой под каким угодно предлогом, хоть там творчество, хоть собирание марок, если не заинтересован в чем-то еще!

— Погодите-ка, — больше для порядка, чтобы подтвердить собственные догадки, уточнила я. — То есть, вы хотите сказать, что Вадим Робертович, наш преподаватель, человек, который много чего повидал и явно не страдает от однообразия жизни, и круг общения у него такой, что многим из нас даже не снилось и не приснится, я надеюсь… И вот он, значит, возится со мной не потому, что хочет чему-то научить, или передать какой-то опыт, или, может потому, что ему интересно со мной, а я вроде как неплохо с ним сработалась… А просто потому, что ему охота затащить меня в постель? И все? Других причин для общения у двух взрослых людей быть не может?

— Могут и быть, наверное. Но на самом деле все это лишь прикрытие для главного, — назидательно-терпеливым тоном, будто разговаривая с младенцем, заверила меня Анечка. — Так что я на твоем месте ворон бы не считала. И использовала бы ситуацию в своих целях. Ну, ты же понимаешь, о чем я, да?

Я совершенно ничего не понимала, и это было написано на моем лице.

— Алешка! Жени его на себе! — неожиданно резким и драматическим голосом выкрикнула Яся, и причину такого бурного проявления чувств я поняла уже спустя пару секунд. — Он же киевлянин! У него даже квартира есть! Большая! И в очень хорошем районе, я узнавала!

Тут мне реально стало не до смеха. Я внезапно осознала, что лучшее из того, что могу сейчас сделать — это выразить бурное согласие с девочками, помешанными на охоте на женихов, и пообещать непременно охмурить Вадима Робертовича, который своим неженатым статусом, как оказалось, вызывал серьезный ажиотаж среди барышень университета. А заодно при первой же возможности предупредить его о возможных кривотолках, которые может вызывать наша подозрительно неформальная дружба.

Однако донести до него это специфическое предостережение мне удалось далеко не сразу. Тема для разговора была очень щекотливой, и я не могла вот так сходу, открыв дверь на кафедру заявить при всех: "Вадим Робертович, тут по универу уже сплетни начинают ходить, но я вас не собираюсь женить на себе и в то, что вам "только одного надо" тоже не верю!" Мне хотелось выбрать правильный момент — без свидетелей и, желательно, сопровождающийся мирным или хотя бы веселым настроением учителя. Зная его взрывной характер, я не могла ручаться, чем закончится наш разговор — насмешками над моей мнительностью или поиском сплетников и жесточайшей расправой над ними.

Такой случай представился мне только спустя три недели.

Несмотря на то, что с момента нашей первой неформальной встречи прошло не так уж и много времени, Вадим Робертович успел вытащить меня еще на несколько мероприятий, которые оставили после себя впечатления более светлые, нежели незабвенная тусовка "прожирателей" жизни.

Сдержав свое обещание, после унылой и праздной толпы, он показал и обратную сторону медали — компанию не столь именитую, зато неформальную, веселую и напористую. Там не было никаких заслуженных и знаменитых деятелей искусств, собиралась эта публика в небольших полуподвальных прокуренных клубах, по возрасту была ближе к моему или немногим старше. Откровенно насмехаясь над дремучестью и чопорностью заслуженных работников культуры, которых здесь называли презрительно сокращенным "засракуль", эта творческая тусовка принимала в расчет единственное правило — в искусстве нет и не может быть никаких правил.

Конечно же, я была в восторге от таких необычных и чудаковатых бунтарей, высмеивавших все общепринятое и писавших вызывающе ярко. Каждый их литературный вечер походил на маленькие представления с необычной музыкой, костюмами и непредсказуемым финалом. Мне даже казалось, что вот же он — ответ тем самым пресыщенным и исписавшимся звездным тусовщикам, и что именно за этой молодежью будущее, которое в моих мечтах сияло исключительно радужными красками.

Правда, учитель не был бы учителем, если бы не поспешил обломать мое идиллическое парение в облаках и светлые мечты о скором культурном расцвете.

— Культурное возрождение, говоришь? Птичка, ты перепила, что ли? Или тебе рифмы с музами так ударили в мозг, что совсем повредили думалку? — в своем обычном тоне поинтересовался он после того, как я, не в силах сжержаться, обрадовала его оптимистическими прогнозами.

Мы возвращались с литературного вечера альтернативной поэзии, в которой я почти ничего не понимала, что не мешало мне радоваться отсутствию рифм, равному ритму и местами нецензурным, но очень цветастым эпитетам, которыми пестрили творения многообещающих гениев.