Пугающая мысль внезапно пронизывает меня до дрожи в коленях. Ведь эти удивительные доисторические животные существовали более двухсот миллионов лет назад и исчезли после сеномано-туронского массового вымирания, связанного с кислородным кризисом в позднем меловом периоде более девяноста миллионов лет тому назад.

– Уж не попал ли я в прошлое? – вслух спросил я, содрогаясь от такой страшной мысли. – Не этим ли феноменом объясняется такое искажение физических законов и исторических фактов? Так вот почему ни я, ни мое одеяние не мокнут! Но каким образом? Как такое могло случится? – вопрошал я в никуда.

Из прочитанных книг, вспомнилась теория относительности Эйнштейна, который утверждал, что мы имеем дело не с трехмерным пространством, а с четырехмерным, то есть, если возьмем все компоненты, а именно: глубину, длину и ширину – измерения, из которых состоит вселенная, да прибавим к ним вдобавок время, то в совокупности получим физическую модель под названием пространственно-временной континуум. Именно к помощи всемирно признанного ума, заложившего основы квантовой теории, прибег мой мозг в поисках ответов. Если я не ошибаюсь, пресловутая теория относительности гласит примерно так: «Когда человек видит движущийся предмет, то это означает, что он перемещается относительно него. Если же он движется с той же скоростью и в том же направлении, то для него предмет будет находиться в покое». Каков же вывод из этого следует для меня? Вероятно то, что изгиб пространства непосредственным образом влияет и на само время; что два события происходят одновременно по часам в одной системе отсчета, но в разные моменты времени по часам в другой системе отсчета. Зерно в этом, несомненно, имеется, вот только мои познания в области релятивистской физики весьма скудны для пробивания бреши в моем ограниченном сознании. От всех этих пертурбаций в голове, я еще больше запутался. При всем уважении к разработчику, широко известных монументальных теорий в области физики, разумеется, ни в чем не виновного, особенно в том, что его не сможет понять какой-то замухрышка вроде меня, все же должен признать, мне его теория мало, чем помогла. Только в очередной раз убедила, что бог не обделил своего покорного слугу цепкой памятью.

Страх вновь принялся заключать меня в свои крепкие объятия, отчего мое тело с еще большим усердием, чем прежде принялось работать руками и ногами, устремляясь к поверхности. К счастью, в этот раз все стало выходить как надо. Если учесть тот неоспоримый факт, что бессчетное количество природных явлений преклоняют голову перед законами гидродинамики, в том числе воздушные и океанические массы, определяющие климат на нашей планете, даже циркуляция крови в кровеносных сосудах не только животных, но и людей не обходится без участия этого удивительного ответвления науки о материи и всего, что с ней связано, то с большой долей вероятности можно утверждать, что ее законы, «взялись за ум», так сказать, и не стали усложнять мне задачу.

Наконец, мне все же удалось вынырнуть на поверхность, и острое чувство безнадежности с горьким привкусом одиночества обуяли меня. Непривычно было всплывать таким образом, то есть, не хватать лихорадочно ртом воздух, как и полагается в таких случаях. Мое новое сверхъестественное состояние одновременно и нравилось, и до смерти пугало меня. Всюду, куда бы ни устремлялся мой взгляд, был один сплошной, опостылевший монооксид дигидрогена. Приказав себе взять себя в руки, решил подумать, как, все -таки, я здесь очутился, но все попытки обвенчались провалом. Несмотря на то, что мне в достаточно легкой мере давались некоторые сцены из далекого прошлого и даже накопленные знания вспыхивали мгновенно, все же воспоминания были фрагментарны и хаотичны. Мнемозина все таки сыграла со мной злую шутку: главные детали касательно моей личной персоналии, будь то вопрос о том кто я, или род моей деятельности, или же вопрос, гложущий меня еще больше: откуда я, оставались за семью печатями. Единственное, что мне было достоверно известно, так это то, что зовут меня Шувин, а вот имя это или фамилия, мне было невдомек. Тут до меня достучалось-таки еще одно не менее удивительное обстоятельство: мне совершенно не было холодно. А учитывая тот факт, что тело мое столько времени находится в ледяной жидкой субстанции, оно должно было принять очертания Джека Фроста, превратиться в большой кубик льда. Но никакого ощущения дискомфорта по этому поводу у меня не имелось. Я был, словно рыба в воде. Мое восприятие энтропии напоминало нескладную работу, мигающей, почти перегоревшей лампочки где-нибудь на заброшенном опустевшем складе. Видимо термодинамика, точнее ее начало, гласящее: «Изменение внутренней энергии тела равно сумме количества теплоты, переданного телу, и работы, совершенной над телом», иными словами, закон сохранения энергии, решило не отставать от своих «собратьев» в причудливости и действовало на мое тело совершенно необъяснимым образом.

Мое внимание привлек диковинный предмет, который никак не мог находиться здесь, тем более, стоять, не колыхаясь на поверхности воды, а он совершенно точно не был подвластен волнам. Я хорошо это видел, плывя в его направлении. Подплыв ближе, передо мной более явственно проступили очертания объекта: это была небольшая деревянная скамья, крепко стоящая на своей стальной ноге.

– Но, каким образом, черт побери, она очутилась в этом богом забытом месте? – задал я вслух очередной вопрос, несомненно, обреченный остаться без какого-либо ответа. – Очередная чертовщина! – выпалил я, и в сердцах ударил правой рукой по воде. – Так вот откуда мое тело грохнулось, – сказал я, прикасаясь к ее конечности. – Ничего не понимаю, решительно ничего. Что тут такое творится? – с этими словами я приподнялся и сел на скамью. Мой траурный костюм, как и волосы были все еще сухи.

– А к месту, между прочим, траурные шмотки-то, – зло ухмыльнулся я, – самое оно. Как говорится: «Со святыми упокой, Христе, душу усопшего раба твоего», – растягивая слова, как церковнослужители проговорил я и засмеялся от этого уже во весь голос. – Несомненно так и будет, учитывая мое «завидное» положение. Скоро от меня и мокрого места не останется, растворившись в пучине, хотя, подозреваю этот шикарный костюм и черные лакированные туфли не претерпят никаких изменений, раз даже на той глубине, где мне пришлось побывать, ни одна нитка на них не промокла. Я осмотрел себя с ног до плеч, трогая руками брюки, рубашку, галстук и пиджак. Так и есть: ни одной капли воды не было на одежде. Но это меня уже совершенно не удивляло. Я так устал от всех потрясений, преследовавших меня с момента пробуждения, что мне просто хотелось уснуть и проснуться в другом месте. С желаниями у меня все оказалось в порядке, а вот с возможностями… За неимением кровати, мне пришлось лечь на странную скамью. Тело мое приняло положение усопшего, но, видать, Морфей был увлечен какими-то неотложными делами, что не обращал на меня никакого внимания в течение долгого промежутка времени. Точнее сказать затруднительно, не имея часов. В порядке бреда, впрочем, кто знает, мне кажется, в этом месте все иррациональное является нормальным, а все, что человек априори считает естественным, логичным – либо противоречит себе, либо отсутствует вовсе, так вот, в порядке бреда, в моем мозгу пролетела мысль: может место, где я оказался не в юрисдикции владыки снов? Тут же улыбка отразилась на моем лице от представления его образа из картины Герена, лежащего в эффектной позе в дезабилье у высоких сдвоенных ворот с охапкой маков, умоляющего стражников в лице каких-нибудь гигантских доисторических животных впустить формирователя сновидений в это «царство», а те только причмокивают и бьют его хвостиками, играя с новой игрушкой в пинг понг. А от новой мыслишки: представления себя со стороны, так сказать, с дальнего плана, я захохотал в голос.

– Ну вылитый труп, – смеясь, говорил я. – Не хватает лишь ящика вокруг тела, скорбящих, цветов и всех прочих атрибутов, что полагается при таких случаях.

Вдруг до меня долетел отзвук залпа из корабельной пушки. Резко соскочив со своей «постели», я огляделся по сторонам, но ни одного судна не наблюдалось. Тогда стал пристальнее смотреть в том направлении, откуда, как мне казалось, прогремел выстрел; мое зрение было напряжено до предела, только вот не видно было вообще ничего, что могло издать такой грохот. Отовсюду тишь да гладь. Ничего не понимая, я уселся на единственном объекте посреди океана, моем молчаливом деревянном брате по несчастью.

– Почудилось скорее всего, – с досадой проговорил я. – Как говорил один комедийный персонаж из моего далекого детства: «Все! Кина не будет. Электричество кончилось». Я, наверняка, схожу с ума, – подытожил я.

Внезапно до меня дошло еще одно очевидное, но, упущенное мной, обстоятельство: день не менялся. То есть совсем. Никакой зари, сумерек и закатов. С момента, как я очнулся здесь, солнце не покидало своей «дислокации». Оно все также жизнерадостно освещало всю водную гладь.

Взору ничего не мешало разглядывать, все окружающее меня пространство. Не было ни ветра, ни дождя, ни тумана. Не успел я об этом подумать, как вдруг, откуда ни возьмись, вдалеке, медленно направляясь в мою сторону, начал клубиться густой туман, окутывая собой все большую территорию. Внезапно подул свежий ветер, постепенно наращивая свой темп. Мой черный галстук принялся плясать под его «мелодию». Я снял его и отдал в дар, так приятно ласкающему мое лицо, потоку воздуха. Шейный платок воспарил, поднимаясь все выше и выше, не переставая изгибаться в ритме быстрого танца под мелодию своего нового хозяина. Я расстегнул на рубашке две верхние пуговицы, уселся по удобнее, закрыл глаза, предоставляя всего себя такому приятному незваному гостю, благоприятно принявшему мой подарок и от того, видимо, так приятно одаривавшему меня своими нежными прикосновениями.