Мы добежали до большой клетки, которая называлась «вольер». В ней жили фазаны: очень красивый разноцветный муж и две рябенькие незаметные жены. В клетке был очень высокий пол, а между полом и землёй расстояние, чтобы фазаны в холод не застудили ноги.

Якс обежал вольер, остановился и опять гавкнул. Из-под вольера тут же кто-то гавкнул ему в ответ. Я увидела дверцу, через которую можно было залезть под фазаний пол, и сразу поняла, что там прячется Сенька, а в ответ Яксу гавкнула Ирма.

Я прислушалась и услышала сердитый шёпот:

– Я же тебе приказал молчать! Ты меня выдашь!

Нашла!

Я отдала Яксу колбасу, он схватил её и убежал, потому что услышал голос своей хозяйки. А я огляделась, наклонилась к двери и негромко сказала:

– Сенька, открывай, это я, Вика.

Дверца сразу открылась, и Сенька зашипел оттуда:

– Залезай скорее!

И я залезла под фазаний вольер.

Сенька был мятый, усталый и весь в какой-то трухе. Ирма тоже была мятая и грустная. На газетке лежала кучка собачьего корма, но она его не ела. Мы с ней посмотрели друг на друга, и вдруг я услышала в голове: «Домой хочу». Я мысленно спросила её: «Хочешь бросить хозяина?!» Но она ничего не ответила, легла и отвернулась.

– У тебя еда есть? – спросила я Сеньку.

Он отрицательно помотал головой.

Я достала два оставшихся бутерброда – один с колбасой, другой с сыром – и протянула ему. Он ну прямо схватил один и вцепился в него зубами, а я смотрела, как он глотает, и огорчалась, что взяла с собой так мало еды.

Сенька быстро-быстро сжевал бутерброд с колбасой, и я протянула ему второй – с сыром. Он схватил и его, остановился и вдруг спросил:

– А ты не хочешь?

Мне вдруг так захотелось есть! Мы поделили бутерброд пополам и съели его, и попили сок из бутылки, которую я тоже ношу с собой, чтобы не пить из-под крана в туалете и не покупать в буфете какие-нибудь искусственные напитки. Мама этого очень не любит.

Нам было очень вкусно. И я подумала, что Сенька, хотя и голодный, подумал обо мне, и поэтому он благородный человек.

Сенька вытер руки об штаны и спросил:

– Ты как меня нашла?

Я честно сказала, что нашёл его пёс, рыжий Якс, а я его об этом попросила. Только один Якс знал, куда идти, потому что он знаком с Ирмой. А другие собаки не знали.

Тогда Сенька спросил, почему я ему помогаю. И я сказала, что он спасает своего друга Ирму, и если бы кто-то захотел выгнать моего друга Катю, я, наверное, поступила бы так же. Потом я спросила, стал бы Сенька помогать мне. Сенька подумал и очень серьёзно сказал, что теперь будет помогать мне всегда и во всём, потому что я самая лучшая девочка во всей школе. Я сказала, что он тоже хороший, и спросила, что это за имя такое Сенька. Семён? И он сказал, что это Арсений: так его назвали в честь деда. Мне это имя понравилось. Конечно, оно намного лучше, чем какой-нибудь Васька или Ванька.

Мы помолчали, и Сенька спросил:

– Школу ты из-за меня пропустила. Что будешь говорить?

Мне стало приятно, что он думает обо мне. Я ответила, что придумала сказать дома так: подвернула ногу, не смогла идти; пришлось сесть на скамейку в парке и посидеть, пока не прошло. И мама напишет записку в школу. Надо будет только не забыть похромать.

Сенька посоветовал натереть щиколотку чем-нибудь жёстким, щёткой какой-нибудь, чтобы сильно покраснела и была горячая, когда мама станет смотреть. Тут я вспомнила о Сенькиной маме и спросила, звонил ли он ей. Сенька сказал, что мобильник разрядился, и вздохнул. Я спросила, что он написал ей в прощальной записке, и сказала, что она, наверное, ужасно волнуется. Сенька очень погрустнел. Он написал, чтобы она не волновалась, но он тоже член семьи, и у него есть права, а Ирму ему разрешили держать, и это его право. А если маме эта скверная бабка дороже его, то пусть знает…

Мы ещё посидели, задумавшись, и вдруг Сенька странно на меня посмотрел и спросил:

– А как ты поняла, что местные собаки не знают, где я, а Якс знает? Такого не может быть. Яксу ты, наверное, сказала: «Ищи Ирму», он тебя к ней и привёл. Он ведь имя Ирма знает, слышал на прогулках. А про других собак ты выдумала. Зачем? Чтобы я подумал, что ты такая необыкновенная?

Мне стало так обидно, что я чуть не заплакала, но сдержалась изо всех сил. Сеньке я ничего не ответила, просто взяла свой рюкзак и поползла к дверце. Надо же, я думала, что он хороший мальчик, а он… Вдруг он схватил меня за ногу и сказал:

– Не уходи. Ты, наверное, пошутила, а я подумал, что врёшь. Ведь такого не бывает.

Тут я так разозлилась, что даже плакать расхотелось. Я наклонилась к нему и прошептала тихо-тихо:

– Вот если я сейчас прикажу твоей Ирме, чтобы она лизнула тебя в ухо, поверишь?

Сказала и испугалась: а вдруг она не послушается? Но деваться было некуда. Я уставилась на Ирму и стала рисовать в уме картинку, как она лижет языком Сенькино ухо. Она сначала не реагировала, но потом посмотрела мне в глаза, забеспокоилась, заёрзала, встала, подошла к Сеньке, два раза лизнула его в ухо и опять легла.