– Господин Годунов в прошлом военный, – кивнула Лиза.

– Ах, душенька… Как бы он был хорош в мундире…

– Гижицкая, дружок, да он и так хорош невыразимо. Думаю, ежели б он хоть раз появился перед тобой да Лорер в статском платье, вы бы замертво от ажитации упали.

– Быть может, и упали бы. – Гижицкая искоса посмотрела на Лизу. – Однако не у всех столь прекрасные предметы для обожания. Надеюсь, ты не хочешь тоже обожать отца Димитрия.

– Мне хватает и одного его предмета, – расхохоталась Лиза, раскрывая учебник, ибо звенел звонок к уроку. – Закон Божий столь затейлив, что на его преподавателя сил уже недостает.

Гижицкая улыбнулась в ответ и тоже опустила глаза к книге. Лиза права – предмет непрост, а чтобы привлечь внимание батюшки, надо знать его в совершенстве. Предмет, конечно… Хотя Варя с удовольствием познакомилась бы ближе и с преподавателем…

Поздняя осень в Одессе выдалась просто прекрасная: почти половина Великого поста прошла в тепле. Солнышко играло последними, чудом уцелевшими листочками, в роскошном саду вокруг института вдруг поднялись поздние астры, о ночных заморозках даже и не думалось. Разве что соленые ветры время от времени напоминали, что осень вот-вот повстречается с зимой.

Преподаватель естественных наук, которому повезло в младые годы общаться в полевом госпитале с великим Пироговым, не мог не польститься на позднее осеннее тепло – он выводил своих учениц в сад и вел уроки среди облетающих деревьев. Девушки кутались в казенные накидки, зябли, но в классы на следующие лекции возвращались неохотно – уж слишком сильным было ощущение свободы, которое им дарило высокое белесое небо.

Да и лекции адъюнкт-профессора Яворского были необыкновенно интересны. Иван Акимович совмещал преподавание в институте благородных девиц с работой в университете, где читал будущим медикам курс о ранениях, полученных в результате боевых действий, сиречь курс полевой хирургии. Девицам же, казалось бы, курс естественных наук, да еще и такой глубокий, какой вел профессор Яворский, был вовсе не нужен. Зачем, скажите на милость, дочери генерал-губернатора или племяннице наместника знания о составе крови или о работе системы пищеварения, ежели у нее будет столько слуг и лекарей, сколько потребуется?

– Вы не правы, батенька, – спокойно возражал профессор своим оппонентам. – Сколько бы ни было лекарей, но болеет каждый человек сам по себе. И не бояться некоторых явлений, например, вида крови, бывает чрезвычайно полезно… А ежели занедужит супруг нашей выпускницы? Разве не прекрасно будет, когда она сможет оказать ему первую помощь? Разве не исполнится его сердце благодарностью? Разве не проникнется он уважением к своей супруге, не обретет радость оттого, что именно благодаря ей здравствует да полон сил?

Собеседник, как правило, сникал – в словах профессора была истина. Дамы-наставницы обычно не находили в себе сил присутствовать на лекциях Ивана Акимовича – уж очень неприятными и даже «невоспитанными» были предметы его рассказа. Однако девушки-ученицы слушали лекции с удовольствием, учились с колоссальным интересом и на экзаменах всегда отвечали блестяще – им-то соображения благовоспитанности не мешали понять, что остановить кровотечение из раны не стыдно, что головную боль следует лечить, а в душных помещениях может случиться обморок вовсе не от голубизны крови дамы, в сей обморок упавшей. Кроме того, события последних лет, начавшаяся война с турками, изнурительная и попахивающая безнадежностью, сильно изменили понятия о дозволенном.

Да и слава о неутомимой Флоренс Найтингейл [2] давно уже достигла России и даже преодолела стены института благородных девиц. (Скажем шепотом, что этому немало способствовал сам господин Яворский, высоко ценивший пример, который подала эта скромная англичанка.) Единственным оппонентом в преподавании естественных наук был старый отец Феоктист, прежний преподаватель Закона Божьего, утверждавший, что все болезни суть отсутствие надлежащего усердия в молитвах, что все в руках Божьих и не следует препятствовать Его промыслу. Возражения о том, что Господь дарует знания и именно поэтому не грех ими пользоваться, разбивались об ослиное упрямство старика и, не будем греха таить, о чудовищное самомнение: отец Феоктист был твердо убежден, что более, чем знает он, знать никто не может, а потому все остальные говорят глупости и чинят, само собой, только безумные поступки.

Неведомо, сколько бы еще продолжалось воинственное служение отца Феоктиста, если бы не начало войны с турками. Престарелый преподаватель стал на уроках говорить девицам, что война послана как наказание за грехи стран и властителей, что нужно молиться и терпеть, а вот воевать не следует, равно как не следует и душой за воинов болеть. Классные дамы, конечно, ушам своим не верили. Однако подобные речи продолжались и звучали не только на лекциях, но и в преподавательской за общим полуденным чаем. И вот это уже выдержать было невозможно, да и непатриотично. Maman редко присутствовала на таких застольях, а потому поначалу не поверила рассказам классных дам. Однако всего раз послушав горячую речь отца Феоктиста, тут же от него избавилась. Монастырь на далеком Большом Соловецком принял отца Феоктиста в свои объятия, а вот Одесский институт благородных девиц почти полгода искал преподавателя, достойного нести Слово Божье в нежные девичьи сердца.

О новом наставнике мы уже упоминали, как упомянем еще и неоднократно. Сейчас же следует сказать, что после того как отец Феоктист покинул стены института, профессор Яворский свой курс лекций значительно расширил, включил в него даже понятия о санитарии. Его единомышленницей стала госпожа Фролова, преподавательница домоводства. Многое из того, о чем рассказывал профессор, находило в ее предмете замечательное подтверждение, и старшие ученицы поначалу с большим удивлением замечали, что естественные науки не столь далеки от повседневности, что тесто правильно восходит благодаря тем же законам, по коим движется и сама жизнь на планете.