На сиденье рядом опускается парень с усиками, тот самый, кто "пас" меня в домжуре после предупреждения Василия Васильевича.

– Поехали, - повелевает он, указывая рукой вперед.

– Куда?
– голос у меня охрип, в горле сухо, будто песком забило.

– Куда прикажем. Пока прямо. На Чернышевского - налево.

Усатик лезет ко мне за пазуху и извлекает "Макарова". Профессионал, сразу нашел. Когда он наклоняется, окончательно убеждаюсь - тот самый.

– Докатался?
– спрашивает он иронично.
– И кого ты тут высматривал? Он оттягивает затвор пистолета и хмыкает.
– Ты смотри, даже патрон в патронник заслал, с предохранителя снял. И в кого ты собрался стрелять?

Я молчу и с досадой усмехаюсь над собой: вот тебе и безотказный верный друг... Как я не посмотрел на заднее сиденье? Должен, обязан был посмотреть! Замерз, видите ли, мамкин сынок. Вот и придется за лень и глупость расплачиваться жизнью. Сознание своей беспомощности вдруг так озлобило меня, что страх прошел, мною овладела решительность и отчаяние умереть достойно. Если не удастся остановиться где-нибудь около дежурного милиционера, врежусь на скорости в дом или столб, уйти им не дам. Столько мне, видно, на роду жить отпущено. В Афганистане под пулю не попал, так дома свои мафиози-подонки прикончат... Дешево я им не дамся, этих двух, во всяком случае, постараюсь уделать.

Усатик словно прочитал мои мысли, посмотрел на меня пронзающе; положил руку на колено рядом с рулем, предупредил:

– Не вздумай ерепениться, все равно не успеешь.

– А чего он?
– ткнул меня снова в затылок дулом пистолета задний.
– А то я быстро его...

Мы выехали на улицу Чернышевского, свернули налево и пересекли Чистопрудный бульвар.

– Теперь налево, - скомандовал задний, я рассмотрел его в зеркало: крепкий здоровенный детина с квадратной физиономией, какие бывают у тупых и жестоких людей. Нос широкий, приплюснутый, как у туземца, лицо плоское и бесчувственное.

Не доезжая до "Современника", повернули в переулок направо.

– Рыжая сучка предала нас, коль он тут ошивался, - сказал Туземец и ещё раз ткнул меня в затылок пистолетом.
– Привез?

– Кого?
– прикинулся я дурачком.

– Не кого, а чего. Забыл, о чем с тобой Василий Васильевич говорил? Или вчерашний урок не пошел впрок?

Вот и доказательство. Если б его прищучить, Туземец все бы выложил. Усатик - посерьезнее, сидит, чуть подавшись вперед, - весь внимание, как взведенный курок, готовый сорваться при малейшем прикосновении...

Я не ответил. Смотрю вперед и выжидаю удобного момента, чтобы до отказа нажать на газ и ударить правым бортом о препятствие - силы удержать баранку у меня хватит и времени на это много не требуется.

– Стой!
– приказывает Усатик в темном закоулке, обрывая последнюю надежду.
– Выключай зажигание. Давай документ!

– Какой же дурак возит с собой ценные бумаги, - говорю я как можно спокойнее, если можно назвать это спокойствием: нервы натянуты, как плохо скрученная веревка, с помощью которой пытаюсь вытащить из бурной речки терпящий бедствие плот - оборвись хоть одна нитка, и все полетит в тартарары: этому придурку ничего не стоит выстрелить.

– Тебя ж предупреждали!

– Василий Васильевич слишком мелкая сошка, чтобы иметь с ним дело.
– Я злился на себя из-за своей беспомощности, голос мой дрожал и срывался.

– Ты гляди, какой смелый, - усмехнулся Туземец.
– Может, тебе самого шефа подать на переговоры?

– С тобой, во всяком случае, не собираюсь обсуждать этот вопрос. ("Надо как можно дольше тянуть выяснение обстоятельств - должен же кто-то из моего прикрытия подоспеть, - мелькает мысль.
– А ещё лучше заманить бы их ко мне на квартиру - уж там-то наверняка кто-то подстраховывает".)

– Заговоришь, ещё как, - грозит Туземец и командует напарнику: - Ну-ка выверни у него карманы. Усатик проворно сует руку под куртку, достает документы, блокнот с последними записями для газеты, кошелек. Раскрывает его и присвистывает.

– Небогато живет советское офицерство, всего пятерик, на штраф не хватит, если гаишник прищучит.

– Вы заплатите, - вкладываю я в слова двоякий смысл.

– Возможно. Но пока платить будешь ты, - понимает намек Туземец и подсказывает - - В бардачке проверь, - и до боли нажимает стволом в затылок.
– Может, скажешь?

– Перестань тыкать своей дурой, это тебе не поможет. Повторяю: ценных бумаг с собой не вожу.

– Подскажи тогда, где ты их спрятал. Может, в своей задрипанной шестнадцатиметровке?

– Хоромами пока не обзавелся, не ворую.

– Ну да, шантажировать и вымогать легче, зато дают больше. По статье, - уточняет Туземец.
– А что касается твоей шестнадцатиметровки, так пока ты со своей кралей в домжуровском ресторане забавлялся, мы каждый закуток обшарили.

Новая волна злости на Дину обожгла сердце - вот зачем она уговаривала "обмыть" её прогрессивку... Но не место и не время заниматься анализом прошлого, которого не вернуть, не поправить, надо придумать что-то, чтобы продлить будущее, заманить их к себе...