Она тихонько встала, дрожащей рукой написала на листке всего два слова, вырвала его из тетрадки и поставила на прикроватную тумбу. И, как последняя воровка, сбежала. Воровка. Она и была воровкой. Потому что украла не только своё счастье, но и его…

И она улетела. Поначалу, первые несколько недель, выла белугой в одинокой квартирке. А потом боль постепенно стала отступать. Краски стали возвращаться в её мир. Она даже смогла ответить что-то парню, который уже несколько недель добивался её внимания. Но это днем. А ночью… Ночью она держала перед собой снимок Марка, обнимала медведя, что он когда-то подарил ей, и твердила: «Прости, прости меня. Пожалуйста. Я люблю тебя. И никогда не перестану». Вставала утром с черными мешками под глазами. Ничего не могла есть. И списывала утреннюю тошноту и головокружение на недосып, отсутствие аппетита и смену климата. Пока не упала в обморок прямо на занятии.

Вердикт врача звучал для неё, словно приговор:

— Вы беременны, голубушка. Срок около восьми недель…

Звонить Марку она не собиралась. Раз дала слово, надо его держать. Тем более, что где-то в глубине души она все еще надеялась, что он сумеет её найти. Ей даже грезилось, что однажды утром она выйдет на улицу, а у порога будет стоять он. Широко улыбаться и тянуть к ней руки. И скажет: «Я нашел тебя, моя беглянка! И больше никуда не отпущу». Но время шло. А он так и не появлялся. Стало быть, Бил был прав, и он легко и быстро смог забыть её.

Вечером, когда она набирала телефон брата, руки её дрожали. Страх и паника настолько завладели ей, что она готова была кинуться в волны Карибского моря, только смыть этот позор, и избежать предстоящий разговор с братом. После первых слов, Бил попросил её перезвонить ему через Скайп.

Она сидела перед монитором, сложив руки на коленях, и плакала.

— Я не знаю, что делать. Наверное, мне надо вернуться домой? А лучше, не возвращаться туда никогда. Я не хочу позорить вас…

— Джейс, малышка! Ну что такое ты говоришь? — Бил старался держаться спокойно. Но ему хотелось найти этого урода и оторвать ему член с корнем. — Я не знаю, что делать, но, главное, не паниковать.

— А я знаю, что делать!

Роб схватил свою куртку и громко хлопнул дверью.

Он ворвался в кабинет Генри Эриксона, отпихивая с дороги его секретаршу, бормотавшую, что она пыталась его остановить. Генри отослал её взмахом руки, даже не вставая со своего места.

Роб начал с порога.

— Ваш уродский сынок в сто крат хуже вас самого! Вы в курсе того, что он заделал Джейс ребенка?

На лице Генри не дрогнул ни один мускул. Он только потянулся к дорогой шкатулке, что стояла у него в углу стола. Спокойно открыл её, достал сигару и поднес её к носу. Вдохнул терпкий запах и потянулся за каттером, хладнокровно отрезал кончик сигары и прикурил её. Он не сомневался, что ребенок, о котором шла речь, его сына. Слишком Марк любил эту девочку. Слишком страдал. Не мог забыть. Да и не забыл до сих пор. Но вот говорить ему он ни о чем не собирался.

— Что вы молчите? — Роб терял терпение.

— Мой внук или внучка ни в чем не будут нуждаться. Лучший врач, лучшая клиника, лучшая няня. Я увеличу сумму стипендии. Все вышесказанное оплачу сам. Кроме того, в свое время ребенок получит причитающуюся ему долю наследства. Но условия сделки останутся прежними.

— То есть? вы хотите сказать, что даже сейчас запретите Джейс все сказать вашему сыну?

— Именно так.

— Вы… Вы урод! Самый настоящий урод!

— Открытия ты не совершил. — Генри глубоко затянулся. — Итак?

— А если никто не согласится с этим?

— Ну, тогда ты и твой брат лишитесь своего бизнеса. И дома. А твоя сестра останется в Белизе перед неутешительным выбором. В любом случае, она родит. Вот только ребенка у неё заберут. Ну, скажут, что он не выжил… А она после выписки узнает, что жить ей негде. Что её неожиданно отчисляют за неуплату. Что она не может вылететь из страны… я еще не придумал причины, но, уверяю тебя, она найдется. И никто из вас не сможет вылететь к ней. И что ей останется? Так ты этого хочешь?

— Вы… вы… как вас земля носит, понять не могу.

— Ну, как-то носит. — Генри выпустил тонкую струйку дыма. — Поверь, окажись ты на моем месте, поступил бы точно так же. Марк мой единственный сын. Я потерял Ника, не хочу потерять и его.

— Выбора у меня нет. — Роб вздохнул. — И у моей сестры тоже. Но почему вы не допускаете, что они не смогут встретиться? Когда-нибудь?

— Этого не произойдет. Марк сказал, что ноги его в ЛА не будет. Он прочно обосновался в Нью-Йорке.