— Ты пятидесятилетний холостяк, у которого нет собственных детей, Джим. Думаешь, что сидя там в своем офисе изо дня в день, ты каким-то образом становишься авторитетом в том, каково это — растить детей, но у тебя нет абсолютно никакого гребаного представления об этом. Так как насчет того, чтобы не вмешиваться в дела, которые ты не понимаешь? Ну же, Сильвер. Давай вытащим тебя отсюда.

Я еще никогда так сильно не хотел дать кому-нибудь пять. Еще ни один взрослый человек так за меня не вступался. Кэмерон Париси — чертовски крутой парень. Он бросает на меня сухой косой взгляд, берет Сильвер за руку и ведет к выходу.

— Приходи домой, когда освободишься, — тихо говорит он мне. — Сегодня вечер пиццы.

— Будет сделано.

Сильвер быстро отстраняется от него и снова поворачивается ко мне. Она падает в мои объятия, крепко обнимает и прижимается губами к моему уху.

— Я люблю тебя. Просто... не волнуйся, ладно?

Только когда она и Кэм выходят через двойные двери, ведущие на парковку Роли Хай, я осознаю, что стою в коридоре не только с директором Дархауэром, но и с альтер-эго Зандера Хокинса. Дархауэр, кажется, только сейчас вырывается из своей тревожной задумчивости. Он оскаливает на меня зубы, гримасничая, как будто я всего лишь неприятный привкус у него во рту. Это чувство чертовски взаимно.

Он крутится на пятках, как какой-нибудь нацистский генерал, и быстро шагает обратно по коридору к своему кабинету, оставляя меня наедине с Зандером.

— Полагаю, что это был наш верховный лидер, — мягко говорит он. — Не могу сказать, что он мне понравился. Дай знать, если захочешь вломиться в его дом и поиметь его, пока он спит. Я здесь именно для этого.

Глава 17.

Алекс

Я планировал попытаться похитить Сильвер для свидания сегодня вечером, но приказ Кэма прийти на пиццу сделали все намного проще. Он открывает дверь, все еще с той же темной яростью на лице — яростью, которую я слишком хорошо узнаю. Это своего рода всепоглощающий гнев, который проникает глубоко в корни вашей души. Это такой гнев, который заставит все сгнить, если вы оставите его без присмотра.

— На кухню, — сухо говорит он, отворачиваясь от двери и исчезая в доме. — Сильвер спит. Я пока не хочу ее будить.

Я указываю большим пальцем через плечо.

— Может быть, мне стоит зайти попозже?

— Нет. Я хочу поговорить с тобой.

Ой-ой. «Я хочу поговорить с тобой». Это звучит не очень хорошо. Неужели я слишком быстро предположил, что Кэм защищал меня в Роли? Возможно, он просто хотел опустить Дархауэра. Возможно, сейчас состоится разговор я-не-хочу-чтобы-ты-болтался-рядом-с-моей-дочерью. Это было бы немного неожиданно, учитывая, как он был благосклонен ко мне, но я бы не удивился. Ехидные замечания Дархауэра, возможно, заставили его дважды подумать о том, насколько он либерален по отношению ко мне.

На кухне пахнет плавленым сыром и пепперони. Мой желудок урчит, напоминая, что я не ел весь день. Я предполагаю, что Кэм, должно быть, держит пиццу на вынос теплой в духовке, но затем я вижу муку на мраморном кухонном островке и маленькие тарелки с начинкой в мисках, установленных в одной стороне, и я понимаю, что он на самом деле готовит пиццу.

— Не смотри так удивленно. Знаю, что облажался, погружая Сильвер в ее итальянские корни. И пусть моя мать не учила меня языку, но она научила меня готовить. Давай. Сделай себе какую-нибудь.

Я колеблюсь.

В последний раз, когда я готовил пиццу, я был ребенком. Мы готовили вместе с матерью. Она все еще была жива, мой отец ушел, но все было нормально. Все было по-прежнему, как и должно было быть. Большинство моих самых счастливых детских воспоминаний вращаются вокруг того, как я стоял на стуле у стола на кухне с мамой, когда она была в одной из своих более спокойных фаз, и ей хотелось печь и готовить.

— Ты разве не любишь пиццу? — прямо спрашивает Кэм.

— Люблю, конечно.

«Хорошая работа, Воробушек. Теперь замеси тесто. Вот так. Воткни в нее костяшки пальцев. Да, именно так. А теперь растяни его. Ben fatto, amore mio! (прим. С италь. — Молодец, любовь моя!)»

После той перестрелки я не так уж часто слышал мамин голос. Теперь это как быстрый удар под дых, воспоминания о её смехе, когда я пытался мять и формировать свою собственную основу для пиццы в нашей маленькой кухне, когда я был ребенком. Я подхожу к раковине позади Кэма и мою руки, затем закатываю рукава рубашки до локтей, занимая место на острове напротив отца Сильвер. Он дергает подбородком в сторону закрытой керамической миски, щедро посыпая сыром пиццу, которую он почти закончил готовить, прежде чем я постучал в парадную дверь. Внутри миски большой комок теста. Запах дрожжей ударяет мне в нос, когда я отрываю горсть и шлепаю ее на мрамор, начиная разминать руками. Оказывается, это заученное движение — то, что вы никогда не забудете.

С минуту мы с Кэмом работаем молча. В конце концов он доволен своим результатом, и идет, чтобы поставить ее в духовку рядом с той, что уже готовится. Вернувшись, он открывает бутылку пива и ставит ее передо мной.

— Я собираюсь сделать кому-то очень больно, — твердо говорит он. — И мне нужно, чтобы ты сказал мне, кому я должен причинить боль.

Вот черт!

Это просто проверка.

Пиво и заявление.

На хрен.

Я беру пиво и делаю большой глоток, пытаясь выиграть немного времени. Бутылка уже наполовину опустошена, когда я опускаю ее с губ.