Кайри сложила руки перед собой. Они исчезли под ее расклешенными рукавами.

– Элли, я не могу, - ответила Кайри.
– Я пытаюсь перестать думать о тебе, но вот ты снова, в моей голове. Я спрашиваю тебя о твоей жизни, потому что сказала себе, что думаю о тебе потому, что ты для меня загадка. И если я разгадаю тайну, то ты перестанешь быть мне так интересна, и я больше не буду думать о тебе. Но это не работает. Ты ничего не рассказываешь мне о себе, а я все думаю о тебе утром, днем и ночью.
– Кайри замолчала, а когда заговорила снова, ее голос превратился в шепот.
– Особенно ночью.

– Это не моя проблема, - сказала Элли, хватая бумажное полотенце, чтобы вытереть руки.

– Знаю. Но, может быть, если бы ты попыталась помочь мне... может быть, если бы ты рассказала мне что-нибудь о себе... откуда ты знаешь, как вскрывать замки, или почему ты здесь, или почему твои сложности такие сложные. Я имею в виду, я знаю, что это сложно. Я монахиня, влюбленная в другую женщину, которая стоит в двух футах от меня. Это сложно.

– Он священник.

– Что?

– Ты действительно хочешь знать, почему у меня такое сложное положение? Вот. Я сказала. Мой любовник, от которого я сбежала, - католический священник. Он увлекался жестким БДСМ, садизмом и бондажом, и я научилась вскрывать замки, чтобы при желании выбраться из всего, во что он меня втягивал. Вот и все. Я ответила на твои вопросы.

Кайри уставилась на нее. Ее глаза были широко распахнуты от шока. Она не произнесла ни слова, не издала ни звука. Это было самое долгое молчание Кайри в ее присутствии. Шок в ее голубых глазах сменился ужасом, а затем чем-то еще более страшным.

Отвращение.

Кайри развернулась и вышла из уборной, не сказав больше ни слова.

И, как она и хотела, Элли, наконец, осталась одна.

Глава 18

Элеонор перелистнула страницу в своей книге, подложила под голову вторую подушку и принялась читать. Она была так поглощена рассказом, что едва услышала, как открылась дверь в ее спальню. Но не была настолько поглощена рассказом, чтобы не почувствовать, как кровать шевельнулась, когда кто-то сел на нее.

И все же она продолжала читать, не отрывая взгляда от лежащих перед ней слов.

– Граф Монте-Кристо, - сказал Кингсли, протягивая руку и выхватывая книгу из ее рук.
– Отличный выбор. История о горькой мести с идеальным концом.

– Я получаю удовольствие, - ответила она.
– Получала удовольствие, пока кто-то грубо не прервал.
– Она забрала у него книгу и устроилась на подушках. Была почти полночь, поэтому на ней была только одна из рубашек Кингсли - белая с жемчужными пуговицами спереди. Она закинула ногу на ногу и попыталась продолжить чтение. Затем она почувствовала руки Кингсли на своих ногах. Он раздвинул их.

– Кингсли...

– Тебе уже лучше, ch'erie?

Она посмотрела на него поверх книги.

– Намного.

– Bon. Tr`es bon, - сказал Кингсли, наклоняясь и целуя ее бедро.

Она продолжила чтение.

Кингсли расстегнул третью пуговицу на его рубашке, которую она решила украсть для сна. Он отодвинул ткань в сторону и поцеловал ее левый сосок. Она ощутила восхитительное напряжение в животе.

– Кингсли, ты здесь чтобы соблазнить меня?
– спросила она.
– Пока я пытаюсь читать?

Он обвел языком вокруг ее соска и ответил, - Oui.

– Оу, - ответила она, закрывая книгу с громким хлопком.

– Тогда какого хрена я это читаю?

Она швырнула книгу через всю комнату. Кингсли рассмеялся и сел.

– Тебе следовало быть повежливее с Дюма, - сказал он.
– Величайший французский писатель.

– Я предпочту быть вежливой с тобой, monsieur. Величайший французский любовник.

Кингсли оседлал ее колени и поцеловал в губы. Это был медленный, мягкий, чувственный поцелуй, всего лишь прелюдия к каким-то декадентским планам, которые он строил для нее этой ночью. Как бы она ни скучала по Сорену, когда тот уезжал, по крайней мере, он всегда оставлял ее с лучшей в мире нянькой.

Кингсли просунул руку ей под рубашку и положил на живот. Как хорошо обученный сабмиссив, она раздвинула для него ноги и предоставила доступ к каждой частичке себя, которые он только мог пожелать.

Он раздвинул складочки ее киски кончиками пальцев и нежно помассировал вход во влагалище. Когда она стала влажной от его прикосновения, он вошел в нее одним пальцем.

– Ты единственная женщина, в которую я кончал, - сказал он, нажимая на ее любимую точку, прямо под лобковой костью.
– Ты знала об этом?

Она слегка покраснела от его слов. Кингсли был непреклонен в использовании презервативов. В доме не было ни одной комнаты, в которой не стояло бы хрустальной чаши с ними. Но с ней он никогда ими не пользовался. С ней и только с ней.

– Знаю, monsieur.

– А знаешь почему?
– спросил он, проталкивая второй палец.

– Нет.

– Он кончает в тебя, - сказал Кингсли.
– И это делает эту дырочку очень особенной для меня.

Она рассмеялась и приподняла бедра.

– Кончай в меня, сколько хочешь. Он отдал меня тебе. До его возвращения, я вся твоя.