Он опустился на кровать, тяжело дыша.

– Кажется, тебе понравилось, - сказала она. Элеонор наклонилась и поцеловала его страстно и глубоко.

– Понравилось не то слово, ch'erie, - прошептал он ей в губы.

– Мы даже не можем рассказать ему об этом, - сказала она.

Кингсли улыбнулся.

– Наш маленький секрет.

Тихо смеясь, она снова начала двигаться на нем, жестко объезжая его, достигая собственного оргазма. Она впилась ногтями в его грудь, сильно... сильно... они поцарапали кожу и продолжали царапать. Кингсли снова был тверд внутри нее, и когда она кончила, он тоже кончил.

И когда он снова вошел в нее, Элли проснулась.

***

Она лежала на животе в своей постели в аббатстве. Ее бедра прижимались к кровати, а лоно сжимало пустоту. Когда ее оргазм утих, она застонала в подушку, перевернулась на спину и уставилась в потолок.

Еще один сон. Черт возьми, она здесь сходит с ума.

Элли вылезла из постели и натянула черные шелковые пижамные штаны, майку и черный свитер. Она сунула ноги в туфли и покинула свою комнату и обжигающую постель.

Даже сейчас, спустя почти восемь месяцев после ухода от Сорена, она все еще боялась парадной двери, ведущей во внешний мир. Вместо этого она вышла через заднюю дверь в сад и нашла тропинку. В эту весеннюю ночь на улице было прохладно, и воздух холодил ее кожу.

В центре сада стояла статуя Девы Марии, из цельного белого камня, в натуральную величину, с округлым животом и нерожденным Христом внутри. Полная луна достаточно освещала лицо Марии. Она выглядела такой умиротворенной, такой спокойной и безмятежной. Элли с трудом верилось, что четырнадцатилетняя девочка, забеременевшая от Бога, будет так спокойно относиться к ситуации.

– Могу я открыть тебе секрет?
– обратилась Кайри из-за спины Элли.

– Ты что, следишь за мной?

– Да. Но только потому, что не могу уснуть. Это мое окно.
– Кайри указала на ближайшее окно, выходящее в сад.

– Хорошо. Я не против компании. В чем твой секрет?

– Когда мне было двенадцать, я была по уши влюблена в Деву Марию. Это странно?

Элли обернулась и увидела Кайри, стоящую позади нее в белом халате и белой вуали.

– Не совсем. Она прекрасна. По крайней мере, на всех картинах и статуях.

– Мне нравится, что она покорилась Богу. Мне всегда казалось сексуальным то, что она сказала Богу, когда Он сказал ей, что она будет вынашивать его ребенка: «Я в руках Господа. Пусть будет как ты говоришь».

Пусть будет как ты говоришь... Элли столько раз говорила Сорену подобные слова. Я твоя, делай со мной, что хочешь. Ты можешь делать с моим телом все, что захочешь...

– Когда мне было четырнадцать, я хотела жить как она, - продолжила Кайри.
– Мне нравится думать, что Мария была лесбиянкой. Я имею в виду, что это идеальная ситуация для скрытой лесбиянки.

Элли рассмеялась.

– Правда?

– Ну, конечно. Она не может признаться своей семье, поэтому лучший способ притвориться натуралом - это выйти замуж. Но она беременеет Божьим ребенком через Святого Духа. И опять же, она вечная девственница. Не нужно заниматься сексом с мужем, но он защищает ее и обеспечивает.

– Похоже на тебя, - ответила Элли.

– Меня?

– Не можешь открыться своей католической семье. Вышла замуж за мужчину, с которым у тебя никогда не будет секса. Так вас всех называют, верно? Невесты Христа?

Кайри подняла левую руку. На безымянном пальце у нее было обручальное кольцо.

– Это мы.

– Предупреждаю, не рассказывай никому, кроме меня, свою теорию о том, что Мария лесбиянка, - сказала Элли.
– Многие люди не очень хорошо воспринимают эротические домыслы о Марии и Иисусе.

– Я и не говорю, что она была такой. Просто моя теория, - сказала Кайри.

– У Сорена тоже была похожая теория, - ответила Элли.

– Сорен? Так его зовут?

Элли кивнула. Она не произносила его имени вслух уже несколько месяцев.

– Одно из его имен, - ответила она.
– Он наполовину датчанин.

– Какова была его теория?

– Когда Сорен учился в семинарии, он написал статью, в которой утверждал, что Иисус был женат и овдовел. Единственное объяснение, почему этот тридцатилетний еврей мог быть неженатым, и никто не указал бы на это. Женился в юности. Жена, вероятно, умерла при родах или по тысяче других причин, по которым люди умирали тогда. Профессор Сорена назвал его еретиком. Он был горд этим прозвищем. Но опять же, он иезуит.