И я уже многое понял, М. И., и скажу, что это меньше всего - форма, и больше всего - суть. Стахович нас учит быть. Это - уроки бытия. Ибо - простите за грубый пример - нельзя, так поклонившись, заехать друг другу в физиономию - и даже этих слов сказать нельзя, и даже их подумать нельзя, а если их подумать нельзя - я уже другой человек, поклон этот у меня уже внутри.

После смерти Стаховича он сказал мне:

– Я многим ему обязан. Иногда - я молод, М. И., и сейчас Революция, и я часто окружен грубыми людьми - когда у меня соблазн ответить тем же, сказать ему на его языке - хотя бы кулаком - у меня сразу мысль: это не - по Стаховичу. И - язык не поворачивается. И - рука не подымается. Подымется, М. И., но в нужный час - и никогда не сжатая в кулак!

На похоронах Стаховича - пустыней Девичьего Поля...

Пустыней Девичьего Поля Бреду за ныряющим гробом. Сугробы - ухабы - сугробы Москва: Девятнадцатый Год...

я среди других его юных провожатых особенно помню Володю, особенную прямость его стана под ударами и над сугробами, ни на шаг не отстающего от учителя. Так мог идти старший, любимый внук.

И - что это? что это? Над хрустальным, кристальным, маленьким, сражающим чистотой и радостью крестом - черные глаза, розовое лицо, двумя черными косами как бы обнимающее крест - Сонечка над соседней могилой Скрябина. Это было первое ее видение, после того, на сцене, на чтении ?Метели?, первая встреча с ней после моей ?Метели?, в другой метели, ревевшей и бушевавшей над открытой могилой, куда никак не проходил барский, добротный, в Художественном театре сколоченный, слишком просторный для ямы - гроб. Студийцы, нахмурясь, расширяли, били лопатами мерзлую землю, обивали о нее лопаты, с ней - лопатами - насмерть бились, девочка, на коленях посреди сугроба, обняв руками и обвив косами соседний хрустальный крест, заливала его слезами, зажигала глазами и щеками - так, что крест сиял и пылал - в полную метель, без солнца.

– Как мне тогда хотелось, Марина, после этой пытки, Марина, вы помните этот ужасный возглас: ?Батюшка, торопитесь, второй покойник у ворот!?
– точно сам пришел и встал с гробом на плечах, точно сам свой гроб пронес, Марина!
– Марина, как мне тогда хотелось, нылось, вылось - -домой, с вами, отогреться ото всей этой смерти, - все равно куда ?домой?
– куда-нибудь, где я останусь одна с вами, и положу вам голову на колени - как сейчас держу - и скажу вам все про Юру - и тут же сразу вам его отдам - только чтобы вы взяли мою голову в ладони, и тихонько меня гладили, и сказали мне, что не все еще умерли, что я еще не умерла - как все они... О, как я завидовала Вахтангу Левановичу, который шел с вами под руку и одно время положив вам руку на плечо - всю эту долгую дорогу - шел с вами, один, с вашей коричневой шубой, которой вы его иногда ветром, почти запахивали, так что он мог думать, что это вы его, что идет с вами под одной шубой, что вы его - любите! Я потом ему сказала: ?Вахтанг Леванович, как вы могли не позвать меня идти с вами! Вы - плохой друг?.
– ?Но, Софья Евгеньевна, я шел с Мариной Ивановной?.
– ?Так я об этом именно, что вы шли с Мариной Ивановной!?
– ?Но... я не знал, Софья Евгеньевна, откуда я мог знать, что вам вдруг захочется идти со мной!?
– ?Да не с вами, дикий вы человек, а с нею: что вы с нею идете - а не я!!? Он, Марина, тогда ужасно обиделся, назвал меня комедьянткой и еще чем-то... А я ведь - от всей души. А зато (блаженные жмурые глаза изнизу) - через два месяца - может быть даже день в день - я с вами, и не рядом на улице, а вот так, гляжу на вас глазами, и обнимаю вас руками, и тепло, а не холодно, и мы никуда не придем, где нужно прощаться, потому что я уже пришла, мы уже пришли, и я от вас, Марина, не уйду никуда - никогда...

Ново-Девичьего кладбища уже нет, и той окраины уже нет, это теперь центр города. Хрустальный крест, не сомневаюсь, стоит и сияет на другом кладбище, но что сталось с его соседом, простым дубовым крестом?

========

Володя, как я, любил все старое, так же поражая каждое окружение ?новизной? своих мнений и так же ставя эту новизну в кавычки - усмешки. Старое - но по юному. Старое - но не дряхлое. Этого достаточно было, чтобы его не понимали ни ревнители старого мира, ни нового. Старое но по-своему, бывшее - по еще никогда не бывшему. Еще и потому ему было так хорошо со мной, и еще в первую встречу у развязно-р?кой и-н?гой дамы я заметила на его руке большой старинный серебряный перстень - печатку. Позже я спросила: - Откуда он у вас? Ваш, то есть...
– Нет, М. И., не фамильный - купил случайно, потому что мои буквы: В. А. (Пауза.) А 3ский свой начищает мелом.
– - И не знает, что там написано, потому что он китайский. А вы не находите, что мелом - как-то мелко?
– Я своего мелом не натираю, я люблю, когда серебро - темное, пусть ,будет темным - как его происхождение.

(?А 3ский - свой?..., то есть - мой, и Володя это - знал.) Этот мел тут же обернулся девятистишием:

Сядешь в кресла, полон лени. Стану рядом на колени До дальнейших повелений.

С сонных кресел свесишь руку. Подыму ее без звука, С перстеньком китайским - руку.

Перстенек начищен мелом. Счастлив ты? Мне нету дела! Так любовь моя велела.

(Это ?мне нету дела? я потом, в саморучной книжке стихов к нему, которую ему подарила, разбила на: мне нет - удела...)

Юрию 3.
– серебряный китайский, Павлику А.
– немецкий, чугунный с золотом, с какого-нибудь пленного или убитого - чугунные розы на внутреннем золотом ободе: с золотом - скрытым, зарытым. При нем - стихи:

Дарю тебе железное кольцо: Бессонницу - восторг - и безнадежность. Чтоб не глядел ты девушкам в лицо, Чтоб позабыл ты даже слово - нежность.

Чтоб голову свою в шальных кудрях Как пенный кубок возносил в пространство, Чтоб обратило в угль - и в пепл - и в прах Тебя - сие железное убранство.

Когда ж к твоим пророческим кудрям Сама Любовь приникнет красным углем, Тогда молчи и прижимай к губам Железное кольцо на пальце смуглом.

Вот талисман тебе от красных губ, Вот первое звено в твоей кольчуге Чтоб в буре дней стоял один - как дуб, Один - как Бог в своем железном круге.

(Москва, март 1919 г.)

========

Судьбы китайского я не знаю (знаю только: я первая подарила ему кольцо!), судьба чугунного следующая:

Время шло. Однажды приходит - кольца нет. ? Потеряли??
– ?Нет, отдал его распилить, то есть сделать два.(Павлик, это будет меньше!) Два обручальных. Потому что я женюсь - на Наташе.? ?Ну, час вам добрый! А стихи - тоже распилили надвое??

Потом - мы уже видались редко - опять нет кольца. ? Где же кольцо, Павлик, то есть полукольцо??
– ?М. И., беда! Когда его распилили - оба оказались очень тонкими, Наташино золотое сразу сломалось, а я ходил в подвал за углем и там его закатил, а так как оно такое же черное...?
– ?То давно уже сожжено в печке, на семейный суп. Роскошь все-таки - варить пшено на чугунных военнопленных розах, мной подаренных!?

О судьбе же Володиного - собственного - речь впереди.

Кроме кольца у Володи из старины еще была - пистоль, ?гишпанская пиштоль?, как мы ее называли, и эту пистоль я, из любви к нему, взяла в свое Приключение, вручила ее своей (казановиной) Генриэтте:

– Ах, не забыть гишпанскую пиштоль, Подарок твой!

Потому что эту ?пиштоль? он мне на Новый Год принес и торжественно вручил - потому что он, как я, не мог вынести, чтобы другому вещь до страсти нравилась и держать ее у себя.