Когда Матрене исполнилось семь лет, ее послали пасти коров. Малышке на пастбище идти далеко, она быстро смекнула – зачем идти, когда можно ехать верхом на корове. Каждый день подводила корову Зорьку к колодцу, и уже с него вскарабкивалась на спину покорного животного. Ловко орудуя кнутом, понукая, гнала стадо на пастбище. Своей выходкой веселила соседей. Маленькую девочку слушался даже бык, не раз получал от нее кнута. Это огромное, свирепое животное покорилось ей, крошечной босоногой девчонке. Дома Мотря не спускала мачехе ничего, высказывала ей все в лицо. Мотря видела неприязнь мачехи и платила ей тем же. Ганна жаловалась мужу. Старалась отправить девочку подальше с глаз. Целыми днями трудилась девочка подросток, а мачеха на обед заворачивала ей кусочек старого сала, однажды Матрена увидала в старом сале червяка. Такую еду есть было невозможно. Она не решалась пожаловаться отцу, показать, чем ее кормит мачеха. Терпела, только бунтовала. А Гаврил действительно не подозревал, что творится в доме. Дети не жаловались, а Ганна настраивала мужа против детей.

А вот, когда родился у них с Гаврилой сын Яков, Ганна ощутила себя полноправной хозяйкой. Мотрю ела поедом. Когда отца не было дома, она кричала на детей, приказывая, как будто они ее слуги. При отце улыбалась своей ядовитой улыбкой, угождая Гавриле. Дети ее ненавидели, но отцу никто не жаловался. Не хотели расстраивать отца. А Ганна потихоньку нашептывала мужу, наговаривала, конечно больше на Мотрю.

Яков подрастал, но не торопился помогать отцу по хозяйству, его тянуло к знаниям.

Старшая сестра, Ксения с мачехой не спорила, она ненавидела ее, но не огрызалась, делала все что та велела. Поэтому ее оставили помогать по дому. Она одна из детей училась грамоте, Закону Божьему, и обучала других детей. Гаврил не был скупым, но зря на ветер деньги не выбрасывал. Учись Ксения хорошо. Будешь обучать грамоте младших сестер и братьев. Ксения все исполняла в точности.

Однажды дети сидели за столом, повторяя за сестрой. Как в тишине нарушаемой монотонными звуками раздался вопль. Мотря заорав вовсю глотку, подскочила, громко выругалась. За что получила от отца затрещину. Она никогда не плакала. Стиснув зубы от боли закричала, конечно твой любимый сын мне в зад иголку всадил. Ты его никогда не наказываешь. Всегда виновата Мотря! Почему он не ходит за скотиной, а всегда с тобой? Поговори у меня! Повысил голос отец. Яйца курицу учат! Терпение у отца лопнуло, да еще постоянные жалобы жены. Мотрю отправили ночью стеречь лошадей. Девочку, подростка, одну ночью, где пасли лошадей только ребята. Днем пасла коров, в ночь уходила стеречь лошадей. Это было на руку мачехе. В доме воцарилась на время тишина. Григорий, вспомнив этот эпизод, удивился. А ведь отец его действительно никогда не наказывал! Он вспомнил, как их сосед обзывал его рябым. У Григория была, как у его матери тонкая, белая кожа. Когда весной они целыми днями трудились в поле, лицо сгорало, появлялись веснушки, которые исчезали в наступлением холодов. А тот заприметил и стал дразнить Григория. Ну что рябой? Передай отцу рябой, и все в таком духе. Как-то раззадорившись, от безнаказанности увлекся, и Григорий не выдержал, обозвал мужика дураком. Тот примчался к Гавриле, Твой сын меня оскорбил, назвал меня дураком. Гаврил позвал сына. Это правда? Григорий опустил голову. Да папа, это правда. Как ты мог, оскорбить взрослого человека? Недоумевал отец, зная, что Гриша не хулиган, спокойный паренек, да и в драках не замечен. А тут! Он папа меня постоянно обзывает рябым, вот я и не сдержался. Мой сын правду говорит Никодим? Так было? Тот почесал затылок. Да бес попутал, сам не знаю, что это на меня нашло. Значит ты признаешь, что был не прав, и Гриша тебя обозвал по делу. Не трогай впредь моего сына, а то дело уже будешь иметь со мной. Тот задохнулся от унижения, ушел оскорбленный. Григория больше не трогал. Отец меня не наказал. Даже не ругал, а заступился. Я ведь тоже был не прав, оскорбил пожилого человека. Даже если тот виноват. Отец, никогда не обидел меня. С гордостью за отца, подумал сын.

Лежа на сеновале, Григорий вспомнил сестренку Марию. Как же она была похожа на мать. Утонченная, всегда опрятная, молчаливая, нежная улыбка на ее лице могла растопить самое суровое сердце. Ее огромные зеленые глаза излучали столько любви и тепла. Даже мачеха оттаивала, глядя на девочку-подростка. Днем Мария трудилась со всеми, а вечерами садилась за станок ткать полотно. Отец дочке из города привез ткацкий станок. Нитки пряли из льна. Красили в нужные цвета. Такое добротное, красивое полотно получалось только у Марии. Ее полотно покупали и свои сельские, и приезжали покупатели из города. Она еще совсем девочка, сама зарабатывала деньги. Гаврил дочкины деньги пустил в оборот, увеличить ее приданное.

Работы хватало всем. Только один Яков трудиться не хотел. Он мечтал уехать в город учиться. Гаврил сердился на сына лентяя, наказал его не кормить. Кто не работает, тот не ест. Даже Ганна не заступалась за сына, боясь попасть под горячую руку мужа.

Григорий любил своего младшего брата. Понимал, особенный он. На нас не похож. Ему действительно необходимо учиться. И к сестрам относился нежно. Но стараясь быть похожим на отца, подражал ему во всем. Поэтому особо любовь свою к сестрам не проявлял. Он видел, как трудно было без матери его сестрам. Гордился их выдержкой.

Девочки не только были трудолюбивыми, умели и плясать, и петь. Водили хороводы с сельской молодежью. Первой начала водить хороводы Ксения, за ней Мария. Между ними разница в возрасте была лишь год. Гордая Ксения плыла как пава. Рядом с ней стала Мария, утонченная, зеленоглазая красавица. На одном из праздников, когда девушки водили хороводы, Мария встретилась взглядом с высоким, худощавым парнем. Его звали Николай. Он приезжал по праздникам из города домой к родителям. Учился в городе в художественной школе. Высокое чувство между ними вспыхнуло с такой силой, что девушка пошатнулась, сбившись с такта. Смутившись, быстро справилась с нахлынувшим волнением. Это заметила сестра Ксения, строго поглядев на сестру. Но отцу не пожаловалась. Вскоре позволили выходить и Матрене. Веди себя прилично. Не позорь сестер, наставлял дочку отец. Да не вздумай кого отлупить. Не выставляйся, ты еще мала, учись как нужно себя вести у сестер, не унимался отец, изрядно волнуясь. Шутка ли три дочки вышли в люди! Пели девочки хорошо. Голоса хорошие у всех троих. Но когда заводила песню Мария, казалось, что все вокруг замирало.

Гавриле соседи советовали отправить Марию учиться в город. У нас в селе все девки голосистые, говорили ему, но такого голоса нет ни у кого. Гаврил сердился. Что молодой девушке делать в городе одной, а если кто обидит? Ей и дома хорошо. Женщина должна уметь вести хозяйство, быть хорошей женой, да детишек рожать. С такой логикой не поспоришь, больше эту тему не поднимал никто. Да и сама Мария не думала покидать родительский дом.

Гаврил частенько стал задумываться, шутка ли, нужно троих дочерей выдать замуж! Не просто замуж, а найти им достойных мужей. Ведь жизнь прожить, не поле перейти. Это на всю жизнь! Глаз да глаз за ними нужен! Трудно девочкам без родной матери. Живут, не жалуются. Ганна ему не помощница, а ведь у его девочек свои девичьи секреты. И вопросы. Они взрослеют, наливаются. Вон какие красавицы и умницы. Разве он может дать им дельный совет. А Ганна как будто не понимает. Он вздохнул, глядя на детей.

Дочки радуют глаз, вот только Мотря… Да ладно, подрастет, глупа еще. Григорий труженик, все у меня перенимает, а Яков… Гаврил махнул рукой. Гаврил недоумевал, откуда в его семье мог появиться такой сын, как Яков? Все его предки тянулись к Земле, а этот нос воротит. Ни уговоры. Ни наказания не действуют. Вот и сейчас, я наказал его не кормить, а с него как с гуся вода, думал отец.

Но Якова наказ отца совсем не смущал. Он любил читать сидя на высокой, раскидистой груше, которая росла во дворе их дома. И следил, когда все уходили из дома, спускался, воровал еду, и снова забирался на дерево. Отец беспокоился, прав ли он, заморит сына голодом? Но на удивление Яков на голодающего не был похож. Где же он берет еду? Отцу было невдомек, что у себя дома в их отсутствие Яков ест вволю. Это знала только Ганна. Оставляла сыну еду на плите. Но уж она то точно не раскроет мужу свой маленький секрет. Все привыкли к выходкам Якова, и на него никто не обращал внимания. Он рос безобидным ребенком. Дети так не любили мачеху, что не торопились сближаться со сводным братом. Обижать не обижали, но и особых родственных чувств не проявляли.