Роалд Дал
Моя любимая, голубка моя
Есть у меня давняя привычка вздремнуть после ленча. Обычно я устраиваюсь в гостиной в кресле, подкладываю подушку под голову, ноги кладу на небольшую квадратную, обитую кожей скамеечку и читаю что-нибудь, покуда не засыпаю.
В ту пятницу я сидел в кресле, как всегда уютно расположившись, и держал в руках свою любимую книгу "Бабочки-однодневки", изданную в Женеве Даблдеем и Вествудом, когда моя жена, никогда не отличавшаяся молчаливостью, вдруг заговорила со мной, приподнявшись на диване, который стоял напротив моего кресла.
– - Эти двое, -- спросила она, -- в котором часу они должны приехать?
Я не отвечал, поэтому она повторила свой вопрос, на этот раз громче.
Я вежливо ответил ей, что не знаю.
– - Они мне не очень-то симпатичны, -- продолжала она.
– - Особенно он.
– - Хорошо, дорогая.
– - Артур, я сказала, что они мне не очень-то симпатичны.
Я опустил книгу и взглянул на нее. Закинув ноги на спинку дивана, она листала журнал мод.
– - Мы ведь только раз и виделись, -- сказал я.
– - Ужасный тип, в самом деле. Без конца рассказывает анекдоты или какие-то там истории.
– - Я уверен, что ты с ними поладишь, дорогая.
– - А она тоже хороша. Когда, ты думаешь, она явятся?
Я отвечал, что они должны приехать что-то около шести часов.
– - А тебе они разве не кажутся ужасными?
– - спросила она, ткнув в мою сторону пальцем.
– - Видишь ли...
– - Они до того ужасны, что хуже некуда.
– - Мы ведь уже не можем им отказать, Памела.
– - Хуже просто некуда, -- повторила она.
– - Тогда зачем ты их пригласила?
– - выпалил я и тотчас же пожалел о содеянном, ибо я взял себе за правило -- никогда, если можно, не провоцировать жену.
Наступила пауза, в продолжение которой я наблюдал за выражением ее лица, дожидаясь ответа. Это крупное белое лицо казалось мне иногда чем-то настолько необычным и притягательным, что я, бывало, с трудом мог оторваться от него. В иные вечера, когда она сидела за вышивкой или рисовала эти свои затейливые цветочки, лицо ее напрягалось и начинало светиться какой-то таинственной внутренней силой, которую невозможно выразить словами, и я сидел и не мог отвести от него взгляд, хотя и делал при этом вид, будто читаю. Даже сейчас, вот в эту самую минуту, я должен признаться, что было нечто величественное в этой женщине, с этой ее кислой миной, прищуренными глазами, наморщенным лбом, недовольно вздернутым носиком, что-то прекрасное, я бы сказал -- величавое, и она была такая высокая, гораздо выше меня, хотя сегодня, когда ей пошел пятьдесят первый год, думаю, лучше сказать про нее большая, чем высокая.
– - Тебе отлично известно, зачем я их пригласила, -- резко ответила она.
– - Чтобы сразиться в бридж, вот и все Они играют просто первоклассно, к тому же на приличные ставки.
– - Она подняла глаза и увидела, что я внимательно смотрю па нее.
– - Ты ведь и сам примерно так же думаешь, не правда ли?
– - Ну конечно, я...
– - . Артур, не будь кретином.
– - Я встречался с ними только однажды, и должен признаться, что они довольно милые люди.
– - Такое можно про любого идиота сказать.
– - Памела, прошу тебя... пожалуйста. Давай не будем вести разговор в таком тоне.
– - Послушай, -- сказала она, хлопнув журналом о колени, -- ты же не хуже меня видел, что это за люди. Два самодовольных дурака, которые полагают, что можно напроситься в любой дом только потому, что они неплохо играют в бридж.
– - Уверен, ты права, дорогая, но вот чего я никак не возьму в толк, так это...
– - Я тебе еще раз говорю -- я их пригласила, чтобы хоть раз сыграть приличную партию в бридж. Нет у меня больше сил играть со всякими раззявами. И все равно я не могу примириться с тем, что эти ужасные люда будут в моем доме.
– - Я тебя понимаю, дорогая, но не слишком ли теперь поздно...
– - Артур!
– - Да?
– - Почему ты всегда споришь со мной? Ты же испытываешь к ним не меньшую неприязнь, и ты это знаешь.
– - Думаю, что тебе не нужно так волноваться, Памела. В конце концов, мне показалось, что это воспитанные молодые люди, с хорошими манерами.
– - Артур, к чему этот высокопарный слог?
– - Она сурово глядела на меня своими широко раскрытыми серыми глазами, и, чтобы укрыться от ее взора -иногда мне становилось от него несколько не по себе, -- я поднялся и направился к французскому окну, которое выходило в сад.
Трава на большой покатой лужайке перед домом была недавно подстрижена, и газон был испещрен светлыми и темно-зелеными полосами. В дальнем конце наконец-то зацвели два ракитника, и длинные золотые цепочки ярко выделялись на фоне растущих позади них деревьев. Распустились и розы, и ярко-красные бегонии, и на цветочном бордюре зацвели все мои любимые гибридные люпины, колокольчики, дельфиниумы, турецкие гвоздики и большие, бледные, источающие аромат ирисы. Кто-то из садовников возвращался по дорожке после обеда. За деревьями была видна крыша его домика, а за ним дорожка вела через железные ворота к Кентерберн-роуд.