Папа выгибает бровь.

– Я знаю. Но, возможно, это то, в чем ты нуждалась? Те ботаники, с которыми ты тусовалась, были маленькими засранцами.

– Папа!
– фыркаю я, делая глоток пива.

Лара вздыхает, отмахивается от нас обоих и делает длинный глоток своего вина.

– Ну, в чем проблема кроме того, что он, не в твоем вкусе?

Я гоняю кусок мяса по тарелке вилкой.

– Маме это не нравится. Думаю, она воспринимает это как инцест.

Отец усмехается, откусывая свою булочку.

– Не слушай свою мать, Эми.

– Да, не стоит этого делать, - отправляю кусок мяса в рот. Я не должна слушать ее, а она определенно, не должна меня осуждать.

– Скажи ему не проиграть свой бой в эти выходные. Я поставил на него две сотни. А Маркус болеет за его противника.

– Ну конечно же, - я закатываю глаза.

Мой дядя Маркус яростно опекает меня, поэтому не могу дождаться, когда увижу его. На самом деле, он мне не настоящий дядя - он друг папы, и был им сколько себя помню. Если отец душа компании и у него много друзей, то дядя Маркус - задумчивый, угрюмый и опасно холодный. Но, он любит меня.

– Подожди!
– я сужаю глаза.
– Как ты узнал, что я встречаюсь с ним?

Папа смотрит на меня.

– Я не знал, что ты встречаешься с ним в таком ключе, но я знаю, кем они являются, Эми.

– Правильно, - я вздыхаю, снова принимаясь за еду. Глупый вопрос. Конечно, они не наводили справки на каждого, но они могли знать о парнях, потому что знали Эллиота в школе.

– Полагаю, у тебя есть, над чем подумать по поводу Мэддокса, но я всегда буду поддерживать тебя, милая.

– Спасибо, папочка.

– Хотя, я убью его, если он причинит тебе боль.

– Конечно же.

Остаток вечера проходит в легкой атмосфере, как это всегда бывает у папы. Прикончила свою еду, после чего Лара принесла свой знаменитый ореховый пирог. Я съела слишком много (добавив еще и взбитых сливок). Сейчас почти одиннадцать вечера и чувствую, что сейчас мне придется приложить больше усилий, чтобы уснуть.

Делаю себе горячее какао и на цыпочках возвращаюсь назад в свою спальню, которая выглядит именно так, как и была, когда я росла. Пятна неоново-розовой и синей краски разбрызганы на стенах, а ярко-синее покрывало застелено на кровати. Это словно возвращение назад в машине времени. Каждый раз, возвращаясь домой, говорю папе, чтобы он изменил комнату, но он никогда этого не делает. Я бы сказала, он барахольщик. Барахольщик в плане чувств.

Скольжу под одеяло, когда слышу, как телефон звенит на прикроватной тумбочке. Подняв его, снимаю блокировку.

МЭДДОКС: Когда ты будешь дома?

Я: В воскресенье, а что?

Он не отвечает, поэтому я пишу новое сообщение.

Я: Знаешь, так как я встречалась с твоим отцом, будет честно, если ты встретишься с моим.

Но как только я отправляю его, сразу же жалею. Он, возможно, думает, что я какая-то прилипала. Мой телефон пищит, когда я получаю сообщение.

МЭДДОКС: Да? Тогда увидимся завтра.

Я ухмыляюсь, по-дурацки, как какая-то маленькая девчонка. Боже. Пишу ему «Ок», добавив адрес и ставлю телефон на зарядку. Что я делаю? Такое ощущение, будто совершаю что-то неправильное. Но как может что-то быть неправильным, когда нити, на которых держатся предупреждающие знаки, — это чувства, которые ощущаются так правильно?

– ТЫ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО ТЫ ТВОРИШЬ?
– спрашивает папа, засовывая руки в карманы своих брюк.

– Нет? Но к черту это, я в любом случае буду продолжать.

Отец вздыхает, садясь на софу. Он хотел поговорить со мной про бой в эти выходные, только когда я вошел, имя Аметист было первым словом, слетевшим с его языка.

– Мэддокс. Она не на раз, как другие твои девушки. Если это плохо закончится, это повлияет не только на тебя, но и на меня и ее мать тоже.

Я сжимаю челюсть.

– Осторожно.

Хочу поддаться ярости и сказать ему идти к черту, потому что мне плевать на их отношения, но не делаю этого. Потому что как бы сильно, бл*ть, не презирал все, на чем они с Джессикой построили свои отношения, я уважал своего старика. Ну не п*здец ли?

– Мэддокс… ты также должен быть сосредоточен на этом бое, на своей карьере. У тебя не может быть отвлекающих факторов. Я думал, вы договорились быть друзьями? Что случилось?

– Она случилась, мы случились, вот что, - говорю я, откидываясь на спинку дивана и вытягивая ноги.
– Послушай, меня не очень волнует, что кто-то другой или ты, скажете о ней. Я буду делать то, что ощущается правильно, и прямо сейчас она для меня ощущается правильно. Если это изменится в будущем, я по-хорошему дам ей об этом знать, а это куда больше, чем кому-либо предлагал, и ты это знаешь.