Я смеялась от вползавшего в меня чувства скорой расправы и легкого конца. Скоро всё это закончится. Всё — моя жизнь, знакомство с Лексой, весь этот глупый мирок для меня — скроется за могильной чернотой. Буду ли я осознавать себя, когда ухну в неё с головой? Не хотелось бы.

Трюка пошла на меня — совершенно спокойно и ничего не боясь. Эхом отзывался цокот её копыт. Мерный такой, похожий на стук каблучков, цокот. Подойдет и посмотрит в мои бесстыжие глаза?

Последним, что я увидела, это как Трюку окутало воистину божественное сияние, а после меня отшвырнуло к самому входу, протащив всем телом по плиточному крошеву. В груди неприятно закололо, Черныш, почему-то, замолчал и больше не проявлял желания общаться.

Трюка стояла над телом Крока. Смотрела на растворяющееся нечто из искры, на мертвую тушу и не пыталась с ним ничего сделать. Мне казалось, что прямо сейчас она бросится на него, дабы впитать силу павшего союзника, но нет. Трюка просто стояла.

— Я… — мне, наконец, удалось совладать с собой.

— Ты, — утвердительно кивнула головой единорожка, пожирая меня полным ненависти взглядом. — Именно ты. Я посчитаю каждую плиту этого зала твоими костями.

Я сделала шаг назад, словно собиралась бежать, но было поздно…

Моя голова в который раз была отрублена ловким замахом клинка. Отсоединялась всего на секунду, всего на мгновение, чтобы через него же вновь вернутся на плечи. Трюка не унывала. С методичностью печатной машинки, она не переставала убивать меня из раза в раз, жестко пресекая каждую мою попытку ответить ей тем же. Быстрая, неуловимая, она молниеносно жалила меня своим клинком, каждый раз наслаждаясь видом страха в моих глазах.

Черныш изредка просыпался во мне, и тогда сопротивление не становилось таким вялым. Но он замолкал каждый раз, как только Трюка озаряла всё вокруг себя яркой вспышкой.

Я слышала голоса — кажется, Лекса что-то говорил. Нежность рук, влажность поцелуев, неумелость движений. Неумелое сопротивление, легкое заигрывание — где-то там, на задворках чужого мира. Где-то там, верно, писатель боролся с кружевом белья и непокорностью Мари.

Моя рука сжимала нож — кривой, с зазубринами, наверно, разбойничий. С такими на большую дорогу ходить надо, а не на волшебниц охотится, читалось в глазах Трюки. Черный, он растекался в воздухе, оставляя после себя следы — будто мне удалось разрезать воздух. Щупальца хлыстов пытались достать единорожку и им не раз это удавалось — тщетно. Чародейка словно была покрыта непроницаемым щитом.

Нож промахивался каждый раз. Трюка словно дразнила меня опасливой близостью, чтобы в самый последний момент исчезнуть прямо у меня из под носа.

Нас швыряло из реальности в реальности. Я не видела — чувствовала женскую податливость, расслабленность, сладкое предвкушение, теплое прикосновение больших, сильных рук. Тугой лиф не торопился освободить упругую грудь из своих пленительных объятий, не поддавались многочисленные крючки и зацепки. Рывок, в котором сплелось всё нетерпение мира, всё желание обладать женщиной — здесь и сейчас, всё…

А потом раздробленный и протертый мной зал сменялся чернотой дуэльного мира искры, потом швырял нас в потоки цвета и красок — будто бы я вновь оказалась в сознании Мари.

— Чего тебе не хватало, а? — Трюка приподняла меня за шкирку, как нашкодившего котенка после очередного неудачного выпада. Встряхнула, чтобы она могла видеть моё, лицо. Меч, без предупреждения вонзился мне в живот, заставив болезненно вскрикнуть, провернулся. Я взвыла, а уже через мгновение поперхнулась собственной искрой. Уже не голубой — её цвет тускнел, словно становясь серым.

— У тебя было всё, у тебя был человек, который кормил тебя искрой! У тебя были возможности, о которых подобные нам могли только мечтать! Тогда почему? ПОЧЕМУ?

Клинок в очередной раз буром провернулся в моём теле и выскользнул, заставив меня рухнуть на пол. Я съежилась, закрывая рану руками, а Трюка словно специально давала мне время прийти в себя. Мир в очередной раз сменился. Над головой у меня мерцал зеленый, навевая воспоминания о мамином зеленом платье, о зеленых яблоках, о зеленом дедушкином автомобильчике, на котором ездили купаться. Не мои воспоминания, не мои ассоциации, чужие.

Оранжевый цвет пробовал меня на вкус, вокруг Трюки была черная, абсолютная пустота — цвета её попросту боялись и не решались подойти ближе. Рассыпались, в страхе, оплывая мрачную фигуру.

Почему она не убивает меня? Почему мучит, ведь может прикончить здесь и сейчас.

Стон. Протяжный, наполненный удовлетворением по самую высокую октаву коснулся моих ушей. Кружево белья не выдержало варварства и от обиды попросту решило лопнуть, обнажая белое, манящее тело. Отголосок чужого желания окутал меня, словно одеялом. Взять женщину — прямо здесь, прямо сейчас, моя! Взять, как ребенок берет в руки долгожданную игрушку. Присвоить, как правитель ничейные земли. И хотя бы на миг испытать невероятное наслаждение.