Мне было не до того. Искра — влажная, липкая, скользкая, голубым потоком вырвалась у меня изо рта прямо под ноги моей противнице.

— Вставай. Вставай же, дрянь, — мне показалось, голос стальной чародейки дрогнул, дал предательскую слабину. Только спустя мгновение я заметила, что Трюка дрожит. Не от злости, гнева или волнения. Она дрожит от переполняющей её мощи. Невероятная сила, которой я ещё никогда в ней не видела, казалось, не могла поместиться в маленьком тщедушном лошадином тельце, и норовила разорвать её в клочья.

Над нами бушевала самая настоящая буря. Разлапистые образы, картины, аляповатыми пятнами перетекали в слова и предложения, дабы через мгновение стать абзацами чьей-то судьбы. А потом вновь обращались потоком цвета. Они сталкивались друг с дружкой, переплетались единой цепью, порождая нечто новое, нечто живое. Воистину живое.

На это можно было смотреть до бесконечности. Трюка фыркнула, дав понять, что ждать до бесконечности не собирается. Теперь мне был известен секрет её силы. Шторм нитями обвивал её тело, заставляя бурлить его искрой. Перегружал, норовя разорвать образ, придать ему новые очертания, краски и звучание. Но Трюка умудрялась сохранять свой облик без изменения.

Я поднялась на четвереньки, встала на колени, откинула голову и расхохоталась — от навалившейся безысходности. Какая разница, сколько я или Черныш будем прилагать усилий, если она всё равно стократно сильнее нас двоих вместе взятых? Даже нить кошмаров, которую мы хотели забрать у Крока — всего лишь сотая часть её новых безграничных возможностей.

Догадка от увиденного раздольно гуляла в моей голове, разливаясь залихватским смехом. Теперь не страшно, твердила я самой себе. Вовсе даже не страшно. Ну как, как я не додумалась до этого сразу?

Где-то там, над нашими головами любовь и великая идея сплелись воедино. Наверно, коснись этого шторма — и можно будет испытать чувство сладкого стыда, услышать стоны влюбленных и разливающуюся по телу приятность. Не нужно много ума, чтобы догадаться, чем сейчас занимаются Лекса и Мари. Не больше его нужно для того, чтобы понять, как собиралась использовать Великую Идею Трюка. Не во время ли духовного и физического соития можно воспользоваться всей этой искрой — и перейти в тело Мари?

Черныш был прав — единорожка знала это с самого начала. Хитрый продуманный план, который строился годами до моего появления. Внезапно появилась я, и впустила Черныша. Интересно, а он приходил к Трюке с тем же предложением, что и ко мне? Пытался ли взять её силой? Зачем говорить, если я возьму и так — мне вспоминались его слова. Звоном стучали в голове, заглушая голоса — и самого Черныша, что пытался докричаться до меня, и Трюки, что нависла надо мной в нерешительности. Словно собиралась ударить — и не ударила.

Голубая чародейка и в самом деле не меньшая аномалия, чем Черныш. Интересно, что она сделает с Лексой? Загонит под каблук и заставит клепать гениальные книги — одна лучше другой? Заставит его изменить мир по своему хитрому усмотрению? Тысяча интриг, чтобы стать живой, сотня тысяч чтобы захватить мир. Интересно, сколько интриг понадобится, чтобы справится с Дианой? Миллион?

Я поднялась на ноги, как того требовала от меня моя мучительница. Трюка обошла меня по кругу, словно раздумывая, что делать со мной дальше. Она понимала, что я больше её не боюсь.

Я — мутант. Аномалия аномалий, искра, что пьёт из двух источников. Тебе не обязателен тот человек, который тебя породил, говорила мне когда-то Трюка. Ты можешь существовать и от других, если научишься брать искру. Интересно, это был намёк на то, что мне неплохо было бы самоустранится, а я просто не сумела разгадать его вовремя? Моё происхождение уже не раз спасало мне жизнь, вытаскивая с той стороны извечной черноты. Увидеть бы хоть раз свою первую хозяйку и сказать ей спасибо за подаренные мне возможности.

Трюка терпеливо ждала, что я буду делать дальше. Красный клинок, до этого висевший надо мной беспощадным жалом, развеялся, рассыпался в воздухе россыпью искр. Меня всего на секунду коснулась мысль о том, что она не собиралась меня убивать в изначальном смысле этого слова. Ослабить, наказать, отомстить за Крока — но не убивать.

А теперь в её глазах читалась ярость. Читалась злость — за мой острый ум, нашедший выход из положения, за догадливость, и за решение идти до конца.

Черныш внутри вопил — то ли от страха и неизбывного ужаса, то ли от желания броситься в очередную отчаянную атаку. Зачем атаки, Черныш, с усмешкой спросила я. Мы ведь возьмём и так.

Над нами сомкнулась чернота мира Искры. Пропал замок, будто его никогда и не было. Испарились художественные образы, резные колонны, роскошь мраморных плит, и сотни оттенков чужих эмоций. Лишь бескрайняя тьма, в которой кому-то из нас суждено остаться.

Я никогда не выходила на этот уровень искры самостоятельно — меня всегда втягивали в драку, навязывая правила игры. Мир, в котором образы могут значить больше, чем действия. Мир, в котором фантазия — лишь ограничитель возможностей.

В фигуре, что стояла передо мной смутно угадывалась та самая лошадь-единорог, которую я привыкла видеть. Уже не Трюка — нечто большее. Чем она стала — или всегда была на самом деле?