Она шла, хлюпая резиновыми зелеными сапогами по лужам. Тонкая шея, тяжелый затылок, птичий нос, осанка старой балерины.

– Что ты ему сказала?

Мы остановились возле куста белой сирени, над которым порхали желтые бабочки, и, пытаясь оттереть лиловые узоры с ладони, Жора пояснила:

– Я сказала, что ставлю крест на своей будущей карьере. Что хочу выйти за тебя замуж и посвятить всю свою жизнь тебе.

В сиреневом кусте возились и попискивали какие-то маленькие серые птички. С единственного балкона на желтой глухой стене ближайшего дома на нас смотрел брюхатый старик в оранжевой майке.

– У меня нет московской прописки. Я живу у знакомого в коммунальной квартире. Когда приходит участковый, я прячусь...

– Куда?

– Запираюсь в туалете и сочиняю стихи.

– Прочитай мне хоть одно свое стихотворение.

– Пожалуйста. "Как приятно в просолнченной выси гоготать, кукарекать и лаять, а потом, спустившись на землю, всё на свете огульно охаять!"

– Я очень тебя люблю.

– Я тунеядец...

– Не беспокойся, мой отец - капитан дальнего плавания. У него хватит денег, чтоб содержать нас. У отца есть дом в Ялте. Мы с тобой поселимся там. Будем ходить на пляж голышом и есть вареную кукурузу...

Однако у меня были другие намерения. Я планировал сделаться великим поэтом, а потом, конечно, покончить с собой.

Об этом, в общих словах, я и сообщил Жоре.

– Жаль, - вздохнула она и вдруг у меня на глазах начала таять...

Ветер, громыхнув жестяной кровлей, спикировал сверху. Отшвырнув бабочек, смял сиреневый куст. И рассеял прозрачное голубоватое облачко, колеблющееся в воздухе передо мною.

Я перевел взгляд на старика в оранжевой майке. У него, как, наверное, и у меня, отвисла челюсть, а глаза сделались круглыми и белыми, словно вареные яйца.

Она таскала в кармане мармелад и имела странное выражение лица. Имя у нее было Жора...

Великодушный

Сельская свадьба в полном разгаре. Во дворе на ноябрьском мокром снегу толпятся разгоряченные выпивкой и танцами парни и девки. Курят, громко хохочут. Некто Васька, приехавший из города, замечает стоящий во дворе под старой елью турник. С сигаретой во рту подходит к нему, подпрыгивает, хватается за перекладину и начинает выделывать на турнике чудеса... Смех смолкает. Парни и девки глядят на городского. Все поражены. Вдруг правая рука гимнаста соскальзывает с перекладины, и со всего размаха городской врезается в перекладину лицом. Вначале - взрыв хохота, затем сочувствующие, в основном девичьи, голоса:

– Разбился! Эй, Васька, ты как?..

Васька поднимается с земли, выплевывает выбитый зуб, черпает пригоршнями, ест, чавкая, снег.

Его окружают со всех сторон, уводят в дом. Там за столом гости, не слыша друг друга, орут:

Ой, мороз, мороз!..

Не морозь меня!

Не морозь меня!

Моего! Коня!!

Во главе стола - рыжая невеста и чернявый жених. Лицо у новобрачной заплаканное, злое. Жених почти трезв, пытается улыбаться, курит, стряхивая пепел в блюдце.

– Горько!
– кричат за столом.

Жених и невеста встают, целуются, причем видно, что у невесты огромный живот, а жених щупл, низкоросл, с узкими плечами и широким тазом.

В сенях, усиленно куря, разговаривают двое пожилых мужиков.

– Че, он дурак, что ли, на Катьке женится?

– Мишка? Не, не дурак...

– А на фига он на ней женится? Дурак...

– Да не дурак он, тебе говорят...

– А что?

– Просто они так договорились: сыграют свадьбу, а потом разойдутся.

– А для чего?

– Вишь, она беременная. Неизвестно от кого. Вот, значит, Мишка и женится, чтоб у ребеночка отец был.

– Вот оно как... Ну, ладно, посмотрим.

– Поглядим.

В избе вновь начинаются танцы. Пьяные, потные музыканты бьют в бубен, дуют в пищики, растягивают гармонь. Гости топают ногами в пол и взвизгивают. В общей сутолоке невеста выбирается во двор, идет за дом, наклоняется над низким штакетником, отделяющим огород...

Освещенный лунным светом, из-за угла дома появляется городской. Оглянувшись, он на цыпочках подкрадывается к молодой и, вдруг обхватив ее обеими руками за плечи, тащит в дровяной сарай.

Минут через двадцать невеста возвращается в дом. Фаты на ней нет. Рыжая грива вываляна в опилках.

Общее веселье достигло уже той стадии, когда люди начинают не смеяться - стонать, и всеми вдруг овладевает желание грабить, жечь, убивать...

Но вместо этого все сидят за столом и ревут хором:

Я вернусь домой!

На исходе дня!

Обниму!

Жену!

Напою!! Коня!!!

– Я видел, - улучив момент, шепотом говорит Михаил новоиспеченной жене.

– Что?