И дрожала с этим именем на устах, и рассыпалась на маленькие кусочки, когда его бедра стали работать ритмичней, а член набух и стал тереть жестко и властно, даже через ткань наших брюк.

И, мне кажется…

Я по взгляду Никиты видела, он понимал, что я все равно уеду. Но не одна, а с его именем на губах.

Но он хотел, чтобы я тоже кое-что поняла. Сейчас. Когда я не только под ним, но и с ним — мыслями, чувствами, единым движением бедер. Склонив лицо к моему, он по-дружески предупредил:

— Я сделаю все, чтобы это стало нашей новой совместной привычкой.

А потом его губы прикоснулись к моим, и… кхм… ну, как бы поделикатней и без подробностей, которых и так уже много?

Ну, скажем так.

О дружбе в этот момент забыли мы оба.

Мы также забыли и о еде. Подозреваю, если бы не Инга Викторовна, мы бы вспомнили про голод уже в городе. Но мама есть мама, она заботилась даже о взрослом сыне, у которого есть личная жизнь.

Она заходила в комнату, пока я спала. Наверное, ей и говорить с Никитой было не надо, чтобы понять — раз он тоже со мной, в такое раннее утро, то наши дружеские отношения слегка изменились.

Впрочем, нет. Они изменились кардинально, просто у меня пока не хватало ни времени, ни силы духа понять — насколько и принять решение, что делать дальше. Еще два дня назад у меня все было продумано и решено — двухнедельный отпуск с последующим увольнением, закрытие финансового вопроса и отъезд из страны.

Я и раньше не хотела думать о том, как буду там без Никиты, а теперь…

Мобильный друга звякнул о входящем сообщении как раз вовремя — мы не успели перейти от сладостного времяпровождения к тягостному выяснению отношений.

— Хм, от мамы, — немного удивился он, взглянув на экран, а потом зачитал сам и показал сообщение мне: — «Приглашаем на завтрак! Скучаем и надеемся на взаимность».

— Мило и весьма деликатно, — улыбнулась я.

Никита убрал телефон от моего лица.

Мы так и лежали с ним на полу — вставать не хотелось, мне на нем было довольно комфортно. А ему или нравилось, или он стойко терпел, и это нравилось уже мне.

Нравилось лежать на нем. Нравилось, что он высокий, и я могла разместиться на нем полностью, переплетясь ногами, руками и дыханием. Нравилось, что он жесткий. Нравилось, что он дышит медленно и глубоко. Мелькнула вдруг мысль, что его дыхание настолько теплое, что и зимой вот так, с ним в единой спирали, нам бы не было холодно.

И вообще с ним тепло и уютно.

Не успела я вновь устроиться с удобством на плече у Никиты, как его телефон сообщил о втором сообщении.

— Видеосъемка? — слегка удивившись, он поднял телефон вверх, чтобы нам было видно обоим, и воспроизвел видеоролик.

Очень крохотный видеоролик, всего на четыре секунды. Но эти четыре секунды в корне изменили мои планы лежать, пока меня терпят. Ведь в главной роли этого ролика выступили огромные, ароматные и я даже отсюда видела — безупречные отбивные!

— Весьма коварно, — оценила я старания Инги Викторовны и, чтобы ее не расстраивать, поднялась и стала приводить себя в порядок.

Так, волосы растрепались, но хвост сойдет. Если поднять его высоко, то вообще довольно прилично выглядит. Так, губы все же накрашу блеском — понятно, что у меня в планах не понравиться отбивным, а их съесть, и все же, все же… Губы такие припухшие от поцелуев, что не будет лишним немного отвлечь от них внимание. Ага, наверное, и ресницы накрашу, а то как встала с утра, так… Впрочем, если быть честной, я только сейчас и встала — а до этого лежала то в кровати, то в кресле, то на Никите.

Кстати…

Я успела даже блузу привести в более-менее приличный вид, и в ванную сбегать, а он так и лежал у кресла, на полу. Лишь на бок перевернулся и голову кулаком подпер, чтобы смотреть за моими передвижениями было удобней.

— Ничего не хочешь сказать? — полюбопытствовала я у него.

— Хочу, — отозвался он. — Я считаю весьма коварным променять живого мужчину на кусок мертвого мяса!

И взгляд такой серьезный-серьезный, что ни единого шанса удержаться от смеха!

— Вообще-то, — присев рядом с ним, провела пальцем по неглубокой морщинке между нахмуренными бровями, — там был не один кусок мяса, а несколько. И это было отборное мясо, хорошей прожарки, вкуснейшее, нежное. Ты ведь понимаешь, что я не могла устоять перед этим соблазном?

Он с улыбкой потянул меня на себя, и я, наплевав на прическу, блузу и блеск, вновь расположилась с удобством. Так морщинка на лбу Никиты оказалась ко мне поближе, а стоило к ней прикоснуться губами, исчезла совсем, я даже залюбовалась своей работой.

А потом посмотрела в глаза Никиты, и…

— Анька, — позвал он меня, когда спряталась за ресницами.

И теперь он прикоснулся к моему лицу. Сначала пальцами, затем поцелуем — в глаза.

— Ты ведь понимаешь, что нам хорошо?