Домой Иван Петрович вернулся под утро и с уснувшим ребенком.

— Сын, — сказал он коротко Инге Викторовне.

— Сын. — повторила она, принимая на руки кроху.

И в тот момент, когда мальчик открыл глаза и доверчиво и серьезно взглянул на нее, поняла, что сделает все, чтобы он улыбался. Иван Петрович говорил, что Филипп любил улыбаться, но раньше, до того, как он оставил его с обезумевшей матерью. Теперь же мальчик словно забыл, каково это — и либо молчал, либо кого- то искал глазами, либо звал маму и пытался понять, почему она не приходит.

А мама — та мама, которую мальчик помнил, прийти не могла.

После серьезного разговора с ее родней Иван Петрович устроил женщину в дорогую платную клинику. Как знать, пошла на это родня из-за любви или алчности, но они ничего не имели ни против лечения, ни того, чтобы ребенок жил с родным папой.

Иван Петрович не скрывал, что Филипп останется с ним, даже когда бывшая жена оправится и снова станет нормальной. Врачи говорили, что так и будет, но мужчина в ее нормальность больше не верил. Не после ее угроз и того, как она едва не убила сына. Не после того, как видел ее глаза.

Ивану Петровичу предоставляли регулярные отчеты о состоянии пациентки. Говорили, что она уверенно идет на поправку, все осознала и сожалеет. Обещали, что при такой положительной динамике она скоро вернется домой. А еще обещали, что все их пациенты полностью изолированы от внешнего мира.

Но однажды женщина позвонила.

И не Ивану Петровичу, а его новой супруге. Она казалась нормальной и вела себя так, будто находилась не на лечении в клинике, а вернулась после долгожданного отпуска. Была спокойной, рассудительной, даже попыталась выдать мягкую шутку. А потом перешла к цели звонка. Она просила о встрече.

— Нет, — отказала ей Инга Викторовна.

И тогда женщина изменила подход. Сообразив, что притвориться не получилось, она стала сыпать оскорблениями и угрозами, щедро поливала желчью ненависти. Всех, включая родного сына.

А Инга Викторовна словно попала под некий гипноз. Слушала ее и слушала, хотя могла оборвать звонок. И даже что-то ей отвечала, если образовывалась внезапная пауза. А потом услышала детский голосок, увидела светловолосого мальчика с серьезными глазами, который снова подумал, что всех потерял и остался один, и очнулась.

— Иди ко мне, — поманила она тихонько ребенка.

Но ее услышал не только Филипп, но и женщина по ту сторону трубки. А возможно, до этого она услышала голос мальчика, потому что как-то странно умолкла и только дышала.

Мальчик доверчиво приблизился к Инге Викторовне, взобрался на диван, где она сидела, переполз к ней на колени и прижался, пытаясь обнять маленькими ручками. А потом поднял личико вверх и улыбнулся. Впервые за несколько месяцев!

— Маленький мой, — растрогалась Инга Викторовна.

Она и забыла уже о телефоне, она обо всем забыла в эту минуту. И вдруг услышала злой голос женщины, который раздался так громко, словно она была здесь, в этой комнате:

— Не смей прикасаться к ребенку! Это мой сын! Только мой! И как только я выберусь отсюда, он снова будет только со мной!

— Нет, — ответила ей Инга Викторовна и сбила звонок.

А спустя два часа с работы вернулся Иван Петрович и сообщил, что его бывшая супруга в истерике отобрала таблетки у других пациентов и выпила слишком много, чтобы ее успели спасти.

Всю вину за случившееся Инга Викторовна полностью взяла на себя. Если бы она не приняла тот звонок, если бы не ответила «нет», если бы не встретила снова Ивана Петровича и не увела из семьи…

Она так сильно корила себя, что стала тонуть в этой вине, теряя интерес к реальности. Но ее слишком любил супруг, к ней слишком привязался маленький светловолосый мальчик и под сердцем, как оказалось, жил еще один ребенок. Вскоре родился Никита, а ужасы прошлых ошибок на время оставили всех в покое. Казалось, ничего не изменилось и после того, как однажды Инга Викторовна пояснила Филиппу, почему его бабушка и дедушка не хотят общаться с Никитой. Они просто ему никто. А почему так?

Прошло еще несколько лет, прежде чем Инга Викторовна собралась с храбростью и рассказала старшему сыну о том, что было когда-то. Он была с ним честна, но…

— Знаешь… — тяжело вздохнула она, вынырнув из воспоминаний, — а Филипп ведь солгал. Его отношение к Никите изменилось гораздо позже того, как их обоих перестали интересовать игрушки. Они были очень дружны. Для Никиты старший брат был примером во всем. И Филипп любил младшего брата. И меня он тоже любил. Хотя и знал, что у него была мама… Но когда он узнал правду о том, как она умерла… из-за кого она умерла…