Каролина сочла, что должна сама указать ей на то, сколь сногсшибательно выглядит ее платье.

– Ты только взгляни, как оно мне идет. Я превратилась в настоящую красавицу! – заявила она, раскинув руки в стороны. – Пожалуй, мое платье ничуть не хуже Элизиного. Что скажешь?

Холлис едва удосужилась на миг оторваться от бумаг.

– Собственно, я не вижу платья – меня буквально ослепила твоя скромность.

Каролина насмешливо фыркнула:

– Кто-то же должен обратить внимание на это платье, и если не я, то кто?

– Платье и впрямь чудесное. Но Бек прав, Каро, – ты ужасно тщеславна.

– Ну, в этом нет моей вины, не правда ли? Мною восхищались так долго, что я не могла не поверить в свою привлекательность.

Холлис подняла голову, удивленная отсутствием смирения у Каролины.

А та в ответ звонко рассмеялась:

– Да шучу я, шучу, Холлис, хотя ты должна признать, что в каждой шутке есть доля правды. Быть может, теперь ты все-таки взглянешь на мое платье? Нет, честно, оно даже лучше твоего, а ведь я всегда считала, что у тебя – самое красивое платье из тех, что я когда-либо видела.

– Твои платья всегда лучше моих, – заметила Холлис и откинулась на спинку стула, оглядывая Каролину с головы до ног. – Ты права. Оно – чудесное. И ты – настоящая красавица.

– Благодарю тебя, – отозвалась Каролина и присела в неглубоком реверансе. Стремительно развернувшись на месте, она в шорохе юбок вернулась к зеркалу, отчего шлейф с одной стороны отстегнулся и свалился на пол. – О боже! Какая незадача.

– Иди ко мне, – позвала ее Холлис и сделала жест рукой, словно подзывая маленькую девочку. Она вновь застегнула шлейф платья Каролины на пуговицу, чтобы тот, длиною в полных двадцать футов, не волочился за нею по полу. – И помни: никаких резких движений. Когда ты вертишься вот так, он отстегивается.

– Я не верчусь, а вот ты не забудь спрятать свое перо подальше, – возразила Каролина. – Сегодня вечером мы идем на королевский бал, Холлис.

– Поскольку новобрачная – моя сестра, я помню об этом знаменательном событии, дорогая. И, как ты сама видишь, я уже одета. Но при этом не желаю упустить из виду ни единой мелочи! И для этого я записываю все, что вижу.

Темно-синие глаза Холлис решительно сверкнули. Каролина знала, что больше всего на свете той хочется, чтобы ее газету воспринимали в Лондоне всерьез.

Ах, Холлис все же очень походила на Элизу, пусть волосы у нее были настолько темно-каштановыми, что выглядели почти черными, тогда как у Элизы они отливали червонным золотом. Сестры были по-настоящему красивы. И, не будь Каролина так сильно привязана к ним, она, пожалуй, могла бы проникнуться завистью.

– Знаешь, дорогая, – с лукавой улыбкой заговорила она, – если бы ты хоть на минутку оторвалась от своих записей, то на таком празднике запросто могла бы встретить своего единственного и неповторимого.

Холлис сдавленно ахнула, словно Каролина отвесила ей звонкую пощечину.

– Как ты можешь даже помыслить о таком! Персиваль был моим единственным и неповторимым, Каро, и другого не будет! Невозможно второй раз в жизни обрести такую любовь, какая была у нас с ним.

Каролина поспешно отвернулась, чтобы Холлис не увидела, как она выразительно закатывает глаза. Она отзывалась о своем покойном супруге так, что женщины всего мира должны были удавиться от зависти и отказаться от мысли встретить настоящую любовь, поскольку Холлис и Перси похитили ее, и более никто на свете не сможет испытать нечто подобное.

Тем не менее кое-кто – и Каролина в том числе, говоря совсем уж откровенно, – верил, что прелестная вдова Ханикатт обрела вторую любовь в лице своего верного мажордома Донована. Все, кому случалось побывать в доме Холлис, отмечали, как красив настоящей мужской красотой и отлично сложен ее дворецкий. Или камердинер. Или повар – Донован был хорош в любой ипостаси. Сама Холлис выражалась на сей счет весьма туманно, зато Донован был предан ей до гробовой доски. Каролина предполагала, что его и Холлис связывают тайные романтические отношения. На месте Холлис она бы точно не устояла. Нет, разумеется, женщина ее положения и статуса не стала бы открыто демонстрировать свою связь со слугой, но вот за закрытыми дверьми… В конце концов, Холлис была вдовой.

– Лучше думай о своем единственном и неповторимом, – проворчала себе под нос Холлис.

Каролина ничего не ответила. Она решила, что это вполне возможно – в конце концов, там будут присутствовать важные джентльмены всех мастей. В том числе и этот злосчастный принц Леопольд, который вечно выглядит отстраненным, словно полагает себя выше всех присутствующих. Ладно, она готова согласиться, что, благодаря своей исключительно смазливой внешности и по праву рождения он действительно выше многих, но, ради всего святого, он все-таки не король! Ну да бог с ним. Она больше не станет думать о нем. Она и так слишком много думала о нем на протяжении последних нескольких недель, когда ей следовало бы занять голову куда более важными вещами.