Шрифт:
— Вряд ли. У меня есть люди, которые могут откопать любую информацию о человеке. Но если тебе прямо интересно — это не тайна. Андрей Кочергин. У него отец был популярным журналистом, так что у этого остались нужные знакомства, чтобы пробраться на телевиденье в случае чего.
Про Кочергина я слышала впервые. Может быть, Катя окажется более осведомлена, чем я… хотя, даже если так, она может ничего и не рассказать. Не зря же я не боюсь доверять ей секреты. Она не болтливая женщина и может в любой момент сделать удивленное лицо, сказав «о, прости, об этом ничего не знаю».
Посудомоечная машинка издает странный звук, от которого я вздрагиваю, растеряв все дельные мысли. Взгляд падает на часы: девять вечера. В доме просто гробовая тишина, не считая кухни, на которой работает техника, отчего жилище Смоленского после ухода Дарины производит несколько гнетущее впечатление. Слишком большое для одного человека…
— Ты наймешь няню для Майи? — интересуюсь я, переводя тему. В принципе, это риторический вопрос. Вряд ли занятой Смоленский будет все время уделять малышке, самостоятельно отводить ее в детский сад и вставать к ней ночью — ему понадобятся помощники.
Кирилл пожимает неопределенно плечом, и зачем-то проверяет небольшой заварочный чайничек. Тут, на просторной кухне не так много милых предметов интерьера, вроде этого чайничка, но они есть. Интересно, кто их приобрел? Аля, пока жила здесь? Дарина? Как бы то ни было, но уютнее кухня от них не становится.
— Наверное, найму, — отвечает мне Смоленский, — я не могу постоянно дергать тебя по вопросам ухода за детьми. Если только не предложу тебе работу няней… Не хочешь чай? Честно говоря, я терпеть не могу домашний лимонад и хочу перебить его вкус.
— Чай можно, — киваю я, — насчет няни — извини, если это не шутка. У меня есть свой салон, в который я вложила время, силы и деньги, и вряд ли ты мне предложишь настолько высокий оклад, чтобы я его забросила.
— Тут ты ошибаешься. Я легко могу это сделать.
У меня вырывается хмык.
— На эти деньги можно нанять целый штат гувернанток. Думаю, это будет совершенно неоправданное вложение.
— Мне важнее результат. Если Майе будет лучше именно с тобой — я заплачу тебе, сколько потребуешь, — спокойно произносит Кирилл, накладывая в чайник листья чая. Мои брови тут же сдвигаются друг к другу: он даже не нагрел чайничек перед этим.
Хотя, кто я такая, чтобы быть этим недовольной? Он, хотя бы, старается. Обычно мужчины стараются переадресовать женщине все действия, связанные с готовкой, прикидываясь, что совершенно ничего не соображают в этом и обязательно все испортят, если вдруг им придется прикоснуться к кухонным принадлежностям.
— Подожди, — произношу я и подхожу к нему. Потом забираю чайник, выкидываю из него заварку и споласкиваю под краном. Смоленский молча и внимательно наблюдает за тем, что я делаю, даже не задавая вопросов, а у меня в сердце неприятно колет, когда я украдкой смотрю на его задумчивый профиль: Аля лишила этого человека возможности видеть, как растет его ребенок. Это было жестоко. Первые годы действительно ценные… ему будет очень сложно найти с малышкой общий язык. Даже несмотря на то, что он уже думает о том, как сделать лучше Майе, а не просто механически организовывает ей место в своей жизни.
У Али должна быть очень веская причина так поступить со Смоленским. И я надеюсь, что после того, как поговорю с этим чертовым Стасом и узнаю, что ему от меня понадобилось — стану ближе к разгадке. Что-то заставило мою сестру поменяться так кардинально. Что-то мне подсказывает, что этот Стас, племянник Андропова, сыграл не последнюю роль в том спектакле, и поведение Али, отношения Смоленского с родным отцом — все это как-то взаимосвязано.
— Если ты положишь заварку в холодный чайник, а потом нальешь воду, то ее температура из-за этого окажется ниже, чем требуется для заваривания хорошего чая, — поясняю я свои действия, наливая в чайничек кипяток и закрывая его крышечкой, — хотя, если тебе не принципиален вкус, то можно заваривать как угодно. Тут, кстати, чая маловато. Есть еще?
— Есть, — произносит Смоленский и тянется через меня к верхнему шкафчику. Он едва задевает меня, а потом отдает бежевый вскрытый пакет, от которого по всей кухне распространяется запах жасмина и чего-то сладкого. Пнуть Кирилла за то, что он хранит чай открытым, я забываю. Стою, как изваяние, засыпая механически листья в нагретый водой чайник, и чувствую теплое дыхание Смоленского у себя на затылке.
«А ты не слишком хозяйничаешь в чужом доме?» — ехидно звучит голосок в голове, — «вы оба выглядите, как пара. Заметь, что он даже не пытается отодвинуться из вежливости».
И второй голосок, едва слышный, будто притаившийся где-то глубоко в душе:
«Сделай шаг назад и прикоснись к нему. Ты ведь свободная женщина, и он, вообще-то, тоже свободен. Как давно у тебя были отношения? Он ведь явно пытается сблизиться с тобой, но не знает как. Почему бы и нет? Он красивый, и в отличие от большинства, не щиплет тебя за задницу на первой встрече. Такого экземпляра у тебя точно не было. Думаю, во всем остальном он тебя тоже может удивить.».
— Что… — вырывается у меня ошалелое вслух. Настолько я поражена предательством моего разума, который нашептал мне подобные вещи и заставил представить, как это действительно происходит.