Это первое. Точнее, второе. Первым делом я, конечно, вооружился знаниями на предмет расположения так называемых гетто-кварталов. Ну, это там, где черные долбят ганджибас под свой магнитофонный рэп, поджидая зазевавшихся белых между расписанными граффити стенами домов. Мне сказали, что это где-то на юге Вашингтона, и я туда не ходил. А еще сказали, что в центре города я могу себя чувствовать также уютно, как в Москве. Не очень удачное сравнение – в Москве я редко чувствую себя уютно, но люди просто хотели облегчить мои поиски безопасных удовольствий. Хотя Москву я один раз во время прогулок вспомнил. Решил прогуляться пешком до Джордж-тауна и, не помню на каком углу, обнаружил автозаправку «ЛУКОЙЛ». Представляете? В центре американской столицы «ЛУКОЙЛ»! Я не успел испугаться от собственных ощущений, но точно знаю, что где-то внутри меня на тысячную долю секунды проскочил холодный ужас – я не в Америке!

Еще мне было важно знать, как вести себя на улице. Лучше ни с кем не встречаться глазами. Встретился – оголяй десна и тяни, пока не надоест: «х-а-ай». Никогда бы не подумал, что этот животный инстинкт сохранил себя в первозданном виде среди людей. Собаки, если не хотят драться, при встрече виляют хвостами и обнюхивают друг другу задницы, кошки падают на спины, демонстрируя абсолютное дружелюбие. Американцы улыбаются и говорят: «Хай». Я слышал, что чукчи трутся щеками, но там люди реально здороваются. А американцы: «хай» – «экскьюзми», «хай» – «экскьюзми», «экскьюзми» – «хай». Как меня это бесило в первые дни! Есть претензии? Ну, отойди за угол по-человечески – как это у нас делается – ты че, олень, берега попутал?! И так далее. Нет претензий, так какая тебе радость от моего «экскьюзми»? Шел своей дорогой, ну, и иди себе дальше. Олень.

Но… Привык! Знаете, даже втянулся. Скажу больше, обнаружил в этом деле здравый смысл в виде дополнительной гарантии собственной безопасности. Для Вашингтона, несмотря на его столичный статус, это, как выяснилось, важно. Здесь 80% населения – черные, а черные всегда чувствуют себя в чем-то ущемленными. Они вам об этом не скажут, но вы сами поймете в разговоре с любым черным, что он вам не верит. Не верит, что вы действительно рады его успехам, что не считаете его более-менее приличный статус ошибкой провидения. Он улыбается, вы улыбаетесь, но при этом он думает, что вы неискренни, а вы знаете, что он вам не верит. Поэтому гарантии нужны. Вряд ли они пригодятся где-нибудь в гетто – я смутно представляю себя лучезарно улыбающимся на фоне граффити в окружении банды черных рэпперов: «хай» – хрясь по морде, «экскьюзми» – хрясь еще раз. Но в центре Вашингтона это работает.

***

В свой второй ночной выход я угодил на абсолютно черную вечеринку. В тот же клуб, куда меня накануне не пускали без документов. Паспорт я теперь носил с собой и без проблем прошел внутрь, уже по-хозяйски направившись к бару. Неладное я почуял не сразу, а только когда заказал «Блэк Лэйбл» и обернулся разведать обстановку. Черные справа, черные слева, черные прямо по курсу. По лестнице, ведущей на второй этаж, поднимаются и спускаются только черные. На танцполе одни черные. Из белых только я и бармен – костариканец, как он мне признался чуть позже. Похоже, что все белые Вашингтона знали о том, что в этот день здесь тусуются черные, и ни одна падла меня не предупредила. Вот она – расовая солидарность. А мы еще удивляемся, почему белые сдают черным одну за другой свои позиции.

Я хотел уйти, но, заплатив за вход 20 баксов, все равно не смог бы уснуть до утра. Напряжение сохранялось жутчайшим до пятой порции спасительного «Блэка». Расслабиться не представлялось возможным даже в туалете, где еще один черный подавал бумагу за один бакс и брызгал на руки всяк входящих жидким мылом. Тоже, кстати, полный глюк. Какого хрена его запускают в туалет? Я что, сам не могу оторвать себе кусок бумаги и открыть кран с водой? Вы пробовали мочиться, когда на вас смотрят? Особенно черный со своими тараканами в голове? В тот вечер я пробовал много раз, и лишь с четвертой попытки мне удалось выдавить тонкую стройку из переполненного мочевого пузыря. Только пристроишься к писсуару, как он тут же молча вырастает за спиной со своим флаконом, чтобы я, не дай бог, не успел к умывальнику раньше его. И на хрен не пошлешь, и сделать ничего не можешь. Потужишься с минуту и идешь мыть руки, чтобы вернуться в туалет через пять минут.

Готов поспорить задним числом с кем угодно, что в ту ночь у меня были самые чистые руки в Вашингтоне. Этот туалетный Цербер сделал на мне состояние. Может, даже назвал своего очередного отпрыска в мою честь. На третьей попытке я успел с ним познакомиться и сказать, что мне понравилась одна девушка на танцполе. Во избежание недоразумений – вдруг он подумал, что я прихожу в туалет постоять с расстегнутыми штанами исключительно из-за него. В принципе, деньги ему можно было и не давать. Дело это как бы добровольное. Но попробуй не дай, если он черный, а кругом одни черные.

Зрелище, скажу я вам, еще то. Они почти не отсвечивают. Мелькают только белые зубы и светлые ладони – глазу зацепиться не за что. Неплохой адреналин для русского, никогда не выезжавшего за границу. Потом сбоку на табурет присел этот программист. Волосы до плеч, светлая широкая рубаха расстегнута чуть ли не до пупа, огромные запонки на манжетах – наверно, позолоченные. С таким количеством золота на себе ходить небезопасно даже по кремлевским коридорам. Хотя здоровый, сука, как бык, и силища из него так и прет. Черный, естественно; глаза, правда, кровью налиты – наверно, от спиртного. Никогда бы не подумал, что он программист, если бы не познакомился. У нас таких программистов нет. Я как-то внутренне напрягся, когда он рядом присел. Думаю: только не посмотреть на него, только не посмотреть – почти как Хома в гоголевском «Вие». А сам чувствую его взгляд на себе, и меня любопытство раздирает. Я и так, и эдак головой крутил, чтобы невзначай типа глянуть на его рожу. Уже назад откинулся – вроде как шея затекла, лицо задрал в потолок, затылком слегка ворочаю – как будто разминаю, и так это ступеньками глаза на него скашиваю – ниже, еще на ступеньку ниже. И не заметил, как соскочил на его залитые кровью белки.

Я сначала не понял – встретился я с ним глазами или нет. Тут же отвернулся и вдруг слышу вызывающе так:

– Хай!

Вот же, блин, думаю – значит, все-таки он меня увидел. Обнажаю десны, поворачиваюсь – смотрит исподлобья: не понял, типа, что за маневры.

– Х-а-ай! – миролюбиво протягиваю я.

И все. Лед тут же растаял. Хороший парень оказался, почти мой ровесник – тридцатник с хвостиком. Мы с ним еще полчаса болтали. В основном о том, что программист – это самая классная профессия. Что это больше, чем профессия – это будущее человечества. Честно говоря, я бы поспорил на эту тему, но мне слов не хватило. Да и трудно спорить, когда у самого нет работы. Я его сразу предупредил, что понимаю английский, только когда люди говорят медленно и употребляют простые слова. Вот он мне полчаса медленно и простыми словами объяснял, что доволен своей специальностью. Со стороны можно было подумать, что это логопед с пациентом общаются. Но все, кто был в пределах досягаемости «со стороны», через пять минут знали, что я из России, и никакого удивления такой формой разговора не высказывали. Одна тетка после того как программист расплатился и ушел, даже подвалила ко мне знакомиться. Реально подвалила, игриво пихнув меня вбок.