Шрифт:
— Летом и я в гости загляну, — подхватил Хорс. — Как только ваше солнышко, что светит над Русью, силу наберет.
Он взял Искорку из рук Лизы, вновь на нее дунул — и жар-птица обернулась яркой синичкой.
— Только так я могу подарить тебе ее, девочка, чтобы она жила в вашем доме. Но пусть, хоть и синицей, она тебе напоминает о Сердце Запределья — колыбели Солнца.
А кот Баюн на руках у Дивии проснулся, открыл один круглый зеленый глаз и громко мяукнул.
«Будь осторожен, Воронов внук, — услышал вдруг Федор вкрадчивый голос в своей голове. Неужели это Баюн мысленно говорит с ним?! — Берегись Алатыря. Я сон о тебе видел. Недобрый сон…»
Глава 22. Одинокий лебедь
И вновь они вдвоем, у ручья, уже в своем, привычном мире. Сидят, как и прежде, на поваленном дереве, держась за руки. Но путешествие в Запределье не кажется сном или иллюзией, оно зажгло в душе Лизы новый яркий огонек. Она глубоко, с наслаждением, вдохнула лесной воздух, пальцем погладила синичку Искорку, которая уселась у нее на плече и не думала улетать. Потом огляделась. Все в порядке. Лошади, на которых они приехали к ручью, здесь же, на месте, спокойно пощипывают свежую травку. На сухом стволе лежит позабытая Лизой шляпка-цилиндр с вуалью… Все как и прежде, но не совсем, потому что теперь у них в руках настоящее волшебство — вода живая и мертвая.
И Лиза пылко обняла Федора за шею.
— Спасибо тебе, родной!
— Не за что, женушка. Для тебя — что угодно. Но что теперь, отправимся к пруду? Можем засветло поспеть. Ты не устала?
— Ни капельки! Наоборот, в меня Запределье влило новые силы. И, кажется, я теперь еще увереннее буду справляться со своим вторым обликом. Да, Федя, поскачем к пруду!
— Ты у меня еще и наездница прекрасная. Всем хороша!
— Мы друг друга стоим, — хитро прищурилась Лиза. — Как-нибудь поскачем наперегонки?
— Как-нибудь — непременно. И, может быть, очень даже скоро.
Федор галантно помог жене подняться с бревна, она взяла свою шляпку… Все было чудесно, но душу Воронова царапала заноза — мрачное предсказание кота Баюна. Впрочем, оно было непонятным, а потому не хотелось невесть чем портить себе настроение. Да и Лизе рассказывать об этом вовсе не обязательно…
До места свидания, назначенного великим князем, домчались быстро. Вот уже и пруд, в него глядится покосившаяся избушка, будто сползшая к самому берегу подальше от других домов, таких же старых раскоряк. Грустную картину опустевшей деревеньки пытаются заслонить стволами березы, сосны и осины. Разросшийся малинник жмется к ветхим стенам, шустрые птицы щебечут и чирикают — что им до темных развалин, до полуразрушенной церкви? Во всем, что есть здесь живого, чувствуется радость и предвкушение полного, пышного расцвета весны перед летней порой.
В пруду отражается небо, сосны и… белая птица. Изящный лебедь медленно плывет по воде. Он один, нет рядом белоснежной подруги, нет и других лебедей. И почему-то пронзительно-печальной представляется эта грациозная фигурка на зеркале воды.
Лиза, чуть опередив Федора, спешилась, подошла к берегу, всматриваясь в лебедя. Она уже тоже научилась и в других чувствовать волшебство, все сильнее проникавшее в ее кровь… И ничуть не удивилась, когда птица перелетела на берег — и предстал перед Вороновыми сам великий князь Александр Константинович.
Он был не в мундире, а в скромном светлом сюртуке, совсем не похожий на свои парадные портреты, совсем не такой, каким запомнила его Лиза с того самого бала… и в даже в их последнюю встречу в церкви он был иным. Он был тогда нервным и страстным. А сейчас — побледневший, как-то истончившийся, с болезненным блеском в карих глазах… одинокий лебедь.
— Вы все-таки пришли, — сказал Александр, приближаясь к Лизе. В его дрогнувшем голосе послышалось глубокое чувство. Она тоже сделала шаг ему навстречу.
— Я пришла, чтобы попросить у вас прощения.
Ее щеки залил румянец, ей было неловко и сложно начать разговор, и все-таки Лиза старалась смотреть на Александра, не опуская глаз.
Федор, стоя чуть поодаль, наблюдал за этой сценой.
— Просить прощения? У меня? Вы? — великий князь был непритворно удивлен.
Отступать было некуда.
— Я причинила вам зло, сама того не желая, — взяв себя в руки, Лиза заговорила вполне уверенно. — В перстне, что я надела на бал, — приворотные чары… они, увы, подействовали. Простите меня, Александр Константинович. Ведь вы меня на самом деле не любите — это всего лишь колдовство, приворот, хотя и невольный.
— Я люблю вас.
Девушка покачала головой. В ее взгляде было сострадание, симпатия, что-то живое, взволнованное — но это чувство не было ответной любовью, и великий князь это видел.
— Я хочу вам помочь, позвольте мне… Вода мертвая и живая снимет чары. Это чудо настоящее, из волшебного Запределья… Выпейте, Александр Константинович…
Лиза протянула ему два флакона.
— Я не стану пить, Елизавета Алексеевна, — великий князь сделал отрицательный жест. — Даже если вы и в самом деле приворожили меня колдовством, то это не умеет никакого значения. Я не хочу снимать это наваждение. Я не встречал еще подобной вам девушки. Неудивительно, я вообще мало что в жизни видел. Петербург для меня — золотая клетка, и только в Москве я начал дышать полной грудью, начал жить. И это сделали вы. Вы — настоящая. В вас — сама жизнь. Так что лучше я останусь со своим мучением, которое делает меня живым, Елизавета Алексеевна. Даже если вы по-прежнему станете отвечать мне отказом.