Фрося приподняла брови, размышляя, неужели не знает сотник о случившемся? Или желает её позицию услышать? Хотя с Жирослава станется и не рассказать ничего.

Поэтому подробно поведала все, что произошло с ней в княжеском тереме, начиная от попытки тиуна Никиты напугать тёмной клетью и заканчивая тем, как вовремя появился сын боярина Ретши.

Давид выслушал с непроницаемым лицом и про измену Верхуславы, и про клевету Кирияны. Фрося, как ни старалась, так и не смогла понять, поверил ли ей супруг или нет.

Через неделю начали привозить оброк из Давидова удела. Впервые за пять лет старосты возвращались назад трясущиеся, взмокшие, да с дурными вестями. Не досчитался князь зерна, более того, из-за того, что привезённое необмолоченным было, да еще и с сором, велел оставшуюся часть мукой прислать. А за серебром с пушниной и вовсе сам поехал. Дымы пересчитал, пришлых расселил, отчего размер ежегодной выплаты на десятую часть увеличился.

Дома было принято решение часть излишков зерна продать. Позвали к себе купцов. Тиун торговался до хрипоты. В итоге с тремя из них били по рукам.

Уже вечером, когда купеческие телеги были загружены, а серебро отсчитано, один из торговых людей — Михал, тот, у которого Фрося соль покупала, подошел к хозяевам да с поклоном спросил:

— Дочь твоя крёстная Ретка накидки вяжет, я как-то видел, что она одну снесла торговцу тканями, он за неё пять кун дал, а после продал за пол гривны. Есть ли такие ещё? Я все заберу и за каждую я готов дать двадцать кун.

Фрося оторопела от такого ценника, Давид нахмурился: что там за накидки девчушка делает? Золотом что ли да скатнем расшивает?

Позвали крестницу, та поведала, что есть две шали готовые, одну довязывает, и убежала за товаром. Пока узнавали да спрашивали, Фрося пришла в себя.

— Слушай, Михал, шали тебе Ретка продаст, все три, но все же за полгривны каждую. Таких нет точно от Константинополя до Швеции. И в Новгороде ты выручишь явно больше за диковинку, поэтому не скупись, девице ещё приданное собирать.

— Да с такими руками я сам на ней женюсь! — расхохотался Михал, а зашедшая с шалями Ретка зарделась, как вишня.

Купец пощупал мягкие платки, развернул, удостоверившись, что нет ни одного повторного узора, и ударил рукой по столу.

— Будь по-вашему! Завтра за последней накидкой заеду. Эх, мечта, а не невеста!

Выложил серебро и, откланявшись, отбыл.

Давид, наблюдая всю эту сцену, лишь головой покачал и задумчиво отметил:

— Негоже княжеской крестнице за купца выходить.

Девушка снова покраснела, а Фрося мысленно порадовалась тому, что девочка маленькая ещё, рано ей о женихах думать.

–

[1] Бадог — здесь тонкая палка или прут.

[2] Заваруха — каша из пшеничной муки

[3] «Поучение Владимира Мономаха» — памятник литературы XIIвека

Зима в Муроме искристая, морозная, пропитанная дымным запахом.

Белый бархатный снег укрывает серость улиц, оседает на крышах домов, наряжая многочисленную резьбу в шапки да сосульки. Ока, скованная льдом, притягивает всех от мала до велика. Каждый, у кого есть свободный час, хватает рукавицы, салазки, коньки[1] и бежит веселиться. Кто катается с горки, крича от счастья на всю округу, кто деревянными клюками пытается загнать увертливый кожаный мячик в небольшую лунку, а кто и вовсе засел в снежной крепости да одаривает снежками прохожих. Эггегей! Берегись! Не зевай!

Еще Муромская зима — это пиры с застольями. Вольготно гуслярам да скоморохам, им и каша, и ручки от калачей, и брага. А коли расщедрится кто на медяшку, так вообще песня веселей идёт. Какую, говоришь, спеть, барин?

У князя Владимира каждую седмицу собираются бояре, дружина, гости заезжие да мастера славные. Чарку опрокинуть за здоровье князя с княгиней да сплетни послушать. А сплетен тех, что блох у собаки.

Ефросинье зимние пиры не понравились. Шумно, еда тяжелая, мясная, непривычная, питьё только хмельное. Кругом вонь кислятиной от вспотевших тел. Даже высокий стол не всегда скатертью застелен. Раз пришли, а на столе крошки, Фрося их возьми да смети в руку, запамятовала, что здесь на пол всё кидают. Так потом месяц по городу слухи ходили, что супруга сотника, словно голодная, остатки хлебные со стола собирает. Нет, уж лучше дома с книжкой или рукоделием. Шуршит прялка, крутится колесо, тянется нить, а с нитью и песня звонкая, мастерицам на радость.