— Не может быть! — потрясенно произнесла Фрося и даже потерла глаза руками.

Монах проследил за её взглядом и тихо спросил:

— Ты знаешь, что это?

— Нет, но это очень напоминает поздний семафор братьев Шапп. Только его здесь совершенно не должно быть!

Мужчина нахмурился:

— Понятия не имею, кто такие братья Шапп, но это просто насест для голубей. Послушай меня, Ефросинья, завтра утром будут обряды крещения и обручения. Через несколько недель закончится Петров пост и можно будет вас обвенчать. И еще я хотел бы стать твоим крёстным отцом, — увел разговор в другое русло священник.

Ефросинья задумалась. Да, при таинстве определяют крестных родителей. С одной стороны, странно, что старец предложил себя. Но, с другой стороны, кто еще? Давид отпадает, никто из воинов не согласится, а чужих брать не принято. Однако игумен явно преследует какие-то свои цели. Весь этот цирк с женитьбой исключительно с его подачи начался, а значит, он хочет доиграть партию до конца. При отсутствии родителей официальными «опекунами» становились крёстные. Н-да, с одной стороны, мощная поддержка, а с другой, очень опасное соседство. С этим старичком как на вулкане. Виноград растёт сладкий, но если вдруг извержение, то мало никому не будет. Очень не любила Фрося ситуации не предполагающие даже видимости выбора. Чувствовать себя пешкой в чужой игре — новый и неприятный для неё опыт. Ладно, посмотрим, удастся ли ей дойти до края доски, а там или в ферзи, или лучше спрыгнуть и игроком. Но это еще явно нескоро. Да и долго ли усидишь за доской соперники ведь разные бывают…

— А если я скажу «нет»? — уточнила она осторожно.

— Значит, обряд крещения проведу я, а отец Константин будет крёстным. — Равнодушно пожал плечами игумен, — Хотя думалось мне, что ты не откажешь в скромной стариков кой просьбе. Я всегда хотел дочку-красавицу. На тебя похожую, но Бог наградил сыном. Вот я и подумал, что может ты…

Фрося посмотрела на хитрого лиса и покачала головой. Ага. Дочку он хотел и именно на неё похожую. Вот ведь манипулятор. Ладно. Одно радует: это то, что она сама понимает, что вариантов у неё особо нет. А старец просит, хотя мог бы и надавить. Ладно, пока поиграем на его поле, а дальше видно будет.

— Хорошо, отец Никон. Я с радостью приму твоё предложение.

Во время вечерней службы батюшка местной церкви объявил, о том, что если есть язычники, желающие принять христианство, то завтра после утренней службы будет таинство крещения.

На следующий день Ефросинья крестилась одна. После переодевания в сухую рубаху состоялся обряд обручения. Он проходил тихо, скромно, у западной стены храма. Священник сначала спросил согласия Давида, потом отца Никона, а после и у самой Ефросиньи. Определил дату венчания. После протянул два кольца: одно серебряное, массивное, с изображением пардуса, а другое маленькое, золотое, с мотивом пары переплетенных рук. Давид взял оба: одно надел на безымянный палец Фроси, второе — на свой. После чего покинули церковь, а через несколько часов и деревню.

Двоих дружинников отряд ли опровождать обоз с детьми, а Ефросинья и Ретка поехали с основным отрядом.

На третий день пути Фрося сидела на лошади перед Давидом. Мысли и образы последних дней калейдоскопом вертелись в голове. Разоренное село, уход из избушки, крещение, обручение. Слишком много даже для человека, привыкшего к активной жизни. Дорога в Муром, словно горная река, несла её с огромной скоростью вперед, в неизвестность. С другой стороны, будь Давид ей неприятен или вёл бы себя, как средневековый патриархальный самодур, ничего бы не было. А так брак ради статуса, что может быть более знакомым и понятным для человека из её времени.

— Ехать далеко, если устала, обопрись на меня спиной, — ворвался в размышления голос сотника.

— У тебя там вся грудь в ожогах, едва корка подсыхать начала, — отметила Фрося, вспоминая состояние ран и струпьев, которые она самолично осматривала дважды в день.

Дружинник хотел было что-то ответить, но вместо этого крикнул:

— Держись!

Рев разорвал в клочья лесную тишину. Фрося вцепилась двумя руками в гриву лошади и пригнулась к холке. Миг — и всё закрутилось. Их спокойный конь прижал уши, заржал так, что кровь застыла в теле, а после встал на дыбы, пытаясь сбросить седоков. Давид, однако, в седле удержался и не позволил упасть Фросе. Стиснув зубы, он натянул поводья в бок, утыкая морду лошади в громадный ствол дерева. А вокруг творилось что-то невообразимое. Зрение выхватывало лишь разрозненные кадры. Вот отца Никона выбило из седла, и он только волей случая не пострадал, приземлившись между двумя деревьями. Едва успела голова игумена коснуться земли, как в воздухе мелькнули копыта другой лошади. Будь священник менее ловким или менее везучим, лежать бы ему в этом лесу с размозжённым черепом, а так увернулся, перекатился по земле, вскочил и успел поймать под узды чужого коня. Его мерин умчался в лес. Вот молодой боярин Жирослав, словно тростинку, выкидывает Ретку из седла. Та падает в кусты и затихает. Сам же воин хватает непонятно откуда взявшуюся рогатину и направляет медведю в грудь…

Жирослав не столько держал поводья, сколько обнимал Ретку. И словно к чаше с пряным мёдом, припадал к её розовому ушку: то шуточку вспомнит, то побасенку. Щекочет ушко усами, вгоняет щеки персиковые в алый цвет. Хоть сейчас бери да кусай. Девочка лишь улыбается украдкой, плечико поднимает да отстраняется легонько. Первый день дружинник ещё пытался расспросить эту пташку о своей хозяйке, но натолкнулся на глухую, непробиваемую стену молчания. И отступил. Он всегда отступал, если нахрапом не выходило. И всегда в итоге добивался своего. Любопытно же узнать, отчего Давид Юрьич променял его сестру-ветрогонку на Чудо из леса. Отец орал так, что Жирослав испугался, что того удар разобьёт. Разогнал всех слуг, выпорол дурёху, что за два года не смогла к себе мужика привязать. Хотя дружинник видел: сотнику его сестра как кость поперёк горла. Даром что красивая. Но пускать такую в светлицу, что волчицу оставлять двор стеречь. Хоть к самой смерти на свидания бегать будешь, лишь бы с этой змеёй на шее не сидеть. Вот и сбежал княжич искать свою судьбу в нави. И надо же — хватило духу Яге добровольное согласие дать! Хотя Лесная баба хороша! Красой пышнотелой прикинулась, голову всем задурила. Но он-то видел, какая она из леса вышла. Если б не перекрестился, так бы и ходил заикой до конца дней. Интересно, чего ждать от твари в Муроме? Уж не накликает ли смерть да невзгоды? И самое жуткое — церковная земля ей не страшна. Вон стояла, таинство крещения принимала, а от мира благовонного и воды святой ни ожогов, ни рубцов. Крест на груди, и тот дыру не прожёг…

От праздных мыслей его отвлек медвежий рев перед самым носом. Дальше все произошло в мгновение ока. Действуя на одних инстинктах, до конца, не отдавая себе отчёт в том, что делает, он одним толчком выкинул Ретку из седла. Даст Бог — спасётся, а ему уже явно не судьба.

Разверстая медвежья пасть оказалась совсем рядом. Его лошадь от страха захрапела, попятилась два шага назад и присела на задние ноги. Это и спасло дружинника от неминуемой смерти. Первый удар медведя обрушился на лошадь. Взгляд выхватил валяющуюся на земле рогатину: схватив её, парень что есть силы ударил шпорами коня, несчастное животное, одурманенное болью и страхом, резко взметнулось вверх. Медведь поднял лапу для нового удара. Жирослав со всего размаху вогнал рогатину в открывшуюся грудину зверя. Громадные черные когти полоснули, разрывая скулу, ухо, правое плечо. Жирослав почувствовал на губах липкую, теплую кровь. «Моя или медведя?» — возникла ничего не значащая мысль, прежде чем они втроем повалились на землю.