Давида от этих слов передернуло. Только в день свадьбы ему срама, поднятого взбалмошной девкой, не хватало. Найдет завтра, кто впустил эту блудоумную в его дом, выпорет.

Недолго Кирияна упивалась свой победой, почти сразу заметила, что как-то совершенно неправильно реагирует сотник. Пояс снял с медными накладками, сел на лавку, ноги вытянул, руки за голову закинул. Откуда ж знать домашней девице, что в сражении побеждает не самый сильный или самый ловкий, а самый хладнокровный. Там, где дрогнет ловкач, где не сможет опустить меч богатырь, всегда довершит дело бесстрастный. Войны, однако, выигрывают умнейшие, но и это Кирияне только предстояло узнать. Другое дело, что сотник считал неприемлемым сражаться с женщинами. Однако слова не мечи. Перед ними все равны.

— Что ж, — буднично сообщил он, — вполне себе неплохой расклад. Для меня. Сначала я возьму тебя, меня даже ложе грязное не смутит. После выволоку за косу из собственного дома и прям в сорочке по улице приведу к отцу. Да ещё и расскажу ему, что до меня твоим частым гостем был тиун князя Владимира Никита, он мне сам, дурень под ол, похвалялся. Думаю, и митрополиту повторит, коли нужно будет.

И да, это ты ко мне пришла, а не наоборот. И не удивляйся, что после этого ворота твоего дома будут чернеть от дёгтя.

Затем я с твоего брата возьму виру за оскорбление моей невесты, как и полагал изначально.

Самое позднее — к завтрашнему полудню ваше семейство будет ославлено так, что те самые дегтярные ворота отмыть будет проще, чем имя отца твоего. После этого тебя не только боярин Богдан в жёны не возьмет, но и последний свинопас сторониться будет.

По спине Кирияны пробежал холод. Слишком поздно она поняла, что такого зверя в открытом бою ей не победить. На таких, как сотник, только волчьи ямы ставить.

— Хорошо, я уйду, — выдавила она через силу. — Но следи отныне, князь, за спиной. Много в степи половцев, много их и в городах русских. И все они — прекрасные охотники. Им пардуса завалить, что в ладони хлопнуть.

— Иди уже скорее, — скривился сотник — А то по полу ходить страшно — весь ядом забрызгала.

Лишь дверь за боярской дочерью закрылась, Давид в сердцах плюнул и ушел спать в гридницу.

Утром следующего дня десятник Юрий выводил своего коня из денника. Позвякивала колокольчиками сбруя. Звенела и душа молодого княжича.

«А мы коней выпустим, выпустим;

Ой, дид, ладо выпустим, выпустим!

А мы коней переймем, переймем;

Ой, дид, ладо переймем, переймем[1]!» -

напевал он себе под нос. Но возле самого дома словно налетел на тучу грозовую. Остановился.

Ходит по двору Давид Юрьевич, смурной, что осеннее небо. Брови в одну дугу сомкнуты, руки на груди сложены. На слуг посматривает и тихо, вкрадчиво, да так, что последняя мышь в подклети со страху ни жива ни мертва лежит, спрашивает:

— Кто Кирияну Ретшевну в дом впустил да в моей ложнице оставил?

Юрий придержал коня за узды, взглянул на малочисленных слуг. Те стоят, молчат, жмутся, наступая друг другу на пятки, толкаясь локтями. Конюх с истопником хмурятся, куцые бороды торчком стоят. Милка глаза опустила, а сама кажись, еще больше раздобрела, растеклась квашней, того и гляди рубаха на груди лопнет. Лишь старая ключница стоит как ни в чем не бывало, тело серпом согнулось, глаз один бельмом закрыт, а второй зыркает из-под мохнатой брови.

— А чегось не впустить, раз девка к тебе сама пришла? Чай невеста, а не хто чужой. Коли ей приспичило до свадьбы, пущай и ждет в ложнице. Нечего ей по дому шарица, поди, не хозяйка пока! — прокричала на весь двор старуха.

Юра уткнул лицо в мягкую морду жеребца, и лишь плечи десятника безмолвно вздрагивали.

Давид подошел к ключнице и покачал головой. Стара стала, высохла вся, потемнела, скрючилась, словно коровья лепешка на полуденном солнце, и не понять уже, от чего непотребство учинила: от дури или умысел какой был.

— Значит так, — протянул хозяин дома, — говорю один раз, кто не услышал или не понял ввиду скудоумия, не моя печаль, выгоню взашей со двора на все четыре стороны. Кирияна мне не невеста более, и в доме моем ей не рады. Сегодня я венчаюсь, и хозяйкой над вами зайдёт Ефросинья. Чтить её, как меня. Дом к нашему приезду вычистить, выбелить. Все полы песком засыпать, гридню шкурами украсить. Всё уяснили?

Слуги разномастно закивали и разбрелись кто куда. Ключница громко ворчала под нос о том, что взял бы обеих да не морочил ей, старой, голову. И коли молодая хозяйка придет, пусть бы всё и чистила.