Охватывая взглядом место сражения, Давид только успел заметить, как десятка Юрия промчалась во весь опор, догоняя разбойников.

— Стоять! — заорал со всей мощи сотник.

Понимание, где скрылся отряд вражеской конницы, окатило ледяной волной.

Время растянулось медовой каплей. Решение нужно было принять немедленно и тут же действовать. Давид прекрасно знал, что десятку в лесу сомнут. Лошади потеряют скорость и маневренность, а пехота, напротив, приобретет преимущество за счет скрытности и рассредоточения. Вместе с этим было ясно, что чужая конница тоже не будет иметь превосходства, а потому вряд ли вступит в бой. К тому же осиновый колок небольшой по размеру и его в любом случае необходимо вычистить, а не оставлять в тылу.

Подав сигнал дружине, Давид направил своего коня в лес. Он прибьет брата за своеволие, собственными руками вытрясет из него дух, пусть только тот живой выберется из этой сечи.

Лес встретил звуками боя. В сотника полетела сулица[6]. Прикрывшись щитом, Давид вытащил из ножен меч и вступил в битву. Конное копье в зарослях было бесполезно.

Илья обрушивал удары булавы на осмелившихся подобраться, алая кровь текла по ноге, щедро окрашивая белую обмотку. Между пластинами, прикрывавшими круп его лошади, торчали стрелы, отчего животное неистово хрипело и постоянно норовило встать на дыбы, обрушивая свою мощь на головы противников.

Юрия облепили со всех сторон. Молодой десятник рубил саблей, но его сбросили с коня. Он едва успел выпасть из седла так, чтобы нога не застряла в стремени. Оказавшись на земле, воин ударил наотмашь по ногам рядом стоящего. Противник заорал и начал заваливаться. За эти несколько секунд Юрий успел подняться и отступить к дереву. Трое эрзей[7], скорее мешая друг другу, чем помогая, попытались напасть. Первый же подступивший задрал правую руку для удара и открыл живот. Юрий полоснул саблей. Разбойник сначала не понял, что произошло, но, увидев собственное вываливающееся нутро, неистово заорал. Десятник поспешил закончить его страдания. Разворотный удар по умирающему обошелся дорого. Левое бедро обожгло, разорванный край кольчуги косо повис на паре колец. Ткань портов тут же стала мокрой от крови. Сабля дружинника взлетела снизу вверх, отрубая второму эрзе руку. Третий из ватаги прикрылся щитом, нанося удары короткой сулицей. Десятник отбивался, но с каждым разом чувствовал, как теряет силы. Из бедра толчками лилась кровь, пот застилал глаза, в ушах нарастал звон. То, что очередной удар станет для него последним, он понял, когда разбойник занес древко. Отбить это не было никакой возможности. Вдруг противник выронил сулицу и с хрипом схватился за горло. Тонкая стрела, выпущенная Жирославом, прошла насквозь, распустившись у кадыка маковым цветком. Юра сполз по стволу дерева, силясь зажать немеющими пальцами рану.

Стоян поднял коня, перескакивая через поваленное дерево. Его четвероногий товарищ, воспринимавший седока, как часть себя, летел, сгибая кусты, вырывая комья земли. Гусляр понимал, что опаздывает, видел, как окружили друга мордвины. Выхватил лук и не успел. В шлем прилетел камень, оглушая седока. Лук выпал из рук. Конь по инерции проскакал несколько саженей вперед, ломая ветки и щедро засыпая землю листвой. Стоян повернулся в седле, покачиваясь и ища затуманенным взглядом пращника, но очередной снаряд попал в основание шеи. От немедленной смерти спасла бармица, а вот ключицу разворотило, боль хлынула потоком. Паршивца с пращей нигде не было видно. Гусляр достал рогатину и направил коня в ту сторону, откуда, как ему показалось, прилетел камень. Но очередной снаряд, пущенный в затылок, отправил его сознание во тьму.

Боярин Радослав потерял коня в самом начале стычки. Спрятавшийся за деревом копейщик вогнал острие в горло лошади, и та, спотыкаясь о передние ноги, пошла на кувырок, выбрасывая седока через голову. Боярин едва успел сгруппироваться. Щит в руке хрустнул и сломался, пришлось его отбросить за ненадобностью.

Из своих сорока лет Радослав тридцать воевал. Он терпеть не мог сытую праздность боярской жизни. Его раздражали пустые разговоры. Но больше всего его злил собственный зять. Жирный боров Ретша — позор рода: мало того, что при живой супруге жил с поганой рабыней, так ещё и нажил от неё старшую дочь. Лишь угроза церковного суда заставила боярина отвлечься на время от наложницы и заняться вопросом появления наследника. После Радослав часто забирал к себе сестру с племянником, зная, что те живут хуже слуг. Он даже попросил князя о помощи. Но гордая сестрица не желала позорить семью и всё отрицала. Той же зимой она замерзла насмерть в холодной клети. В доме полноправной хозяйкой стала бывшая рабыня. Мерзкая змея травила своим ядом окружающих. Стиснутый её кольцами, рос Жирослав. Мальчик научился выживать между вспыльчивым отцом и хитрой мачехой. Когда парню исполнилось пятнадцать, Радослав упросил Давида взять того в младшую дружину. За два года парень зарекомендовал себя как непревзойденный наездник и хитрый, опасный противник. И вот в этом сражении мальчишка легко держался в седле и бил из лука без промаха, словно именно в его жилах текла половецкая кровь.

Боярин крутанул меч, глаза его опасно блеснули. Пламя битвы полыхнуло в душе погребальным костром. Первых двух подбежавших к нему мордвинов он зарубил ещё до того, как они успели напасть. Обманный финт — и меч, пущенный вверх, бьёт снизу под поднятую со щитом руку. Возвратный удар рассекает шею. Не дав опомниться, на Радослава нападает третий. Не тратя времени зря, разбойник замахивается щитом и сильным ударом ранта разрезает ему мясо на челюсти и подбородке. В этот же момент меч Радослава входит в незащищенное доспехом тело. Боярин свободной рукой хватает свою окровавленную бороду, засовывает в рот, плотно стиснув её зубами, чтобы таким образом удержать повисшее мясо. После он выхватывает из мертвых пальцев воина короткий меч и врубается в отряд, подоспевший на помощь товарищам…

Боярин Радослав танцевал свой последний танец, и об руку с ним шла смерть. Он рубил и колол на обе стороны и при этом смеялся, не выпуская окровавленной бороды изо рта.

Когда после битвы дружинника нашли, кольчуга его была изодрана и проткнута стрелами, шлем смят, а голова разбита булавой. Лежал он, синими глазами глядя в небо, а вокруг валялось множество порубленных тел.

В какое-то мгновение в лесу стало удивительно тихо. Сеча окончилась. Не кричали раненые, не ржали лошади, не звенела сталь. Давид выдохнул, утирая кровь и пот с лица. Удачно пущенная стрела застряла в бармице и оцарапала щеку. Ярость битвы постепенно спадала, после себя лишь усталость.

Дружина собиралась подле сотника, а перед Давидом, несмотря на победу, вновь встала задача. Кочевая конница так и не вступила в бой, но сидя в лесу, невозможно было узнать, ушла ли она в степь, или стоит и ждёт дружину, чтобы напасть у лесной кромки. До заката оставалось меньше двух часов, и от принятого решения зависело, будут ли они спать сегодня спокойно, не ожидая нападения, или проведут бессонную ночь, постоянно опасаясь быть настигнутыми врасплох.

Весь предыдущий опыт говорил о том, что конники пожертвовали своими пешими товарищами и скрылись в степи. С другой стороны, никто не мешал кочевникам вернуться в предрассветный час и напасть на уставшее войско. Давид кликнул дозорных и приказал им выйти из леса с разных сторон и осмотреться.