«Все пропало. Теперь я для нее враг… — подумала Инна. — Но как держится, как улыбнулась! Молодец, Надя!»

«Все понятно. Это не она нас сюда привела. Это они меня сюда привели. Он и она. Вместе».

Надя ощущала себя металлическим осколком между полюсами магнита из какого-нибудь примитивного школьного опыта. Маленьким ребенком, который схватился за обрывки провода.

«Я ведь хотела все исправить. Сходить в театр по-человечески — и то не получается, — думала Инна, совсем перестав следить за сценическими страстями. — А собственно, что «исправить»? Я кто — преступница? Или совершила проступок, который надо исправлять?»

Кто-то, кажется, умирал на сцене. Звучал душераздирающий шансон.

«Нет. Не совершила. Еще не совершила».

Инна искоса взглянула на Лешу:

«А он? Что он? Якобы воплощенное спокойствие. Но я же тебя знаю, я же тебя всего чувствую, Лешенька, от меня-то ничего не скроешь. Ведь все равно сорвешься, такого натворишь… Но о чем ты сейчас-то думаешь?»

Леша был непроницаем, будто в стеклянном колпаке.

«Ох, тяжело это все, — подумала Инна с такой тоской, что в груди что-то сжалось, заныло. — Тяжело и страшно. Что теперь будет-то?»

А был конец спектакля.

Были аплодисменты, цветы, все хлопали долго, вызывали актеров несколько раз.

И Инна, Надя, Леша тоже встали и хлопали, монотонно, вместе со всеми. Лишь бы не двигаться, не разговаривать, не смотреть друг на друга.

Впрочем, Леша, приложив ладонь к ладони, просто стоял, будто отдыхая после изнурительной, тупой работы.

Потом все многоголовой медлительной живой массой поползли к выходу.

Переминание с ноги на ногу стало единым, размеренно-неправильным ритмом. Казалось, никакого движения вперед не происходит и происходить не может. Инну все время прижимали к Наде, а Надю — к Леше, но слева и справа были люди, притиснутые так же плотно, но совершенно чужие — и ощущение собственного тела и прикосновений к нему просто исчезало.

Когда их наконец вынесло в фойе, рядом снова оказалась Иришка.

— Ну как вам? — улыбнулась она, закуривая сигарету в длинном мундштуке и шагая вместе с ними к выходу.

— Замечательно! Прекрасно! Просто слов нет! — заговорила Надя радостным голосом.

Иришка, похоже, сочла восторги искренними — и оживилась, будто ее наконец включили в сеть и нажали нужную кнопку:

— Котик, ведь правда, он гений! Просто гений. И все мальчики его гении. Я имею в виду актеров, — пояснила она, повернувшись к Леше. — А вы на «Лолиту» не ходили?

— Так он и «Лолиту» ставил? — со светским любопытством спросила Надя. — Как интересно! Нет, мы не ходили, это должно быть жутко интересно!

«Что она несет? — думала Инна, глядя на Надю. — Мне от стыда хочется сквозь землю провалиться. Насквозь, в Америку, к Тэду — проснуться у себя в постели и подумать: «Что за чертовщина приснилась».

Но все было на самом деле. Здесь, сейчас. Все длилось в тягучем настоящем времени дурного сна, происходящего наяву.

— Котик, «Лолиту» не расскажешь, «Лолиту» надо смотреть. Жалко, они сейчас ее не играют, — продолжала тем временем Иришка. — Но если вы постоянно ходите…

— Нет, мы не постоянно, — сказала Инна. — Мы сюда совершенно случайно попали. Я взяла билеты, даже не зная, что это за театр.

Изумление и даже брезгливость появились на Иришкином кукольном лице.

— Я, честно говоря, не поклонница подобных изысков. Может быть, это у меня возрастное.

Иришка кивнула и вновь растянула губы в улыбке, но тут ее окликнули:

— Ирэн!

Ее звала какая-то девица маленького роста в парике из длинных снежно-белых искусственных косм.

— Ирэн, ты едешь?

Девица стояла в большой компании, в которой был и молодой человек со стрижкой каре, общения с которым явно жаждала Иришка.

— Еду! Лечу! — И, послав всем троим воздушные поцелуйчики, Иришка исчезла.

— Она очень изменилась, — сказала Надя задумчиво.

И было непонятно: делится ли она впечатлениями с Лешей, который знал Иришку раньше, или объясняет ситуацию Инне. Или просто произносит что-то вслух, чтобы не сказать то, о чем думает.

— По-моему, совсем не изменилась. Как была дурой, так и осталась, — ответил Леша.

Больше не разговаривали.

В метро Инна села, закрыла глаза, сделав вид, что задремала. Дома хотела сразу принять душ, но ее опередила Надя — юркнула в ванную, заперлась.

Инна осталась снаружи. Не уходила в свою комнату, стояла, прислушиваясь к плеску воды.

В ванной Надя, беззвучно рыдая, смывала слезы, плескала холодную воду в лицо полными горстями. Но слезы текли и текли. А стрелки на веках размывались, но не смывались — хорошую американскую подводку водой не смоешь.