Шрифт:
«Нет! Не хочу об этом думать, не хочу этого понимать! Это все случайно было, она случайно такие билеты купила. Нет, не могу!» — рыдала Надя, видя себя в зеркале сквозь слезы и воду.
А за стеной, в коридоре, Леша подошел к Инне. Шагнул бесшумно, быстро — и оказался совсем рядом, так что дыхание обожгло ухо, тыльная сторона ладони коснулась бедра.
— Ну, на «Лолиту»-то мы с тобой пойдем. Да?
Это «да» прозвучало почти утверждением.
«Отойди!» — мысленно крикнула-взмолилась Инна. И негромко, ледяным тоном произнесла:
— Нет. Мне этот театр не нравится.
— При чем тут театр, — тоже негромко, сбивчиво, на выдохе.
И хотел сказать еще что-то, но Инна перебила:
— Иди спать, спокойной ночи.
Выставив вперед ладони, мол, все, ухожу, Леша отступил к двери в свою комнату. И скрылся внутри.
Тут же распахнулась дверь ванной. Надя, не поднимая глаз, тихой скороговоркой произнесла:
— Спокн-ночи-Ин-Николавна, — и прошмыгнула в Лешину комнату.
Инна вошла в ванную. Включила воду. Посмотрела в зеркало.
«Сказал все-таки. Значит, вот как ты, Лешенька, меня понял. Как хотел — так и понял… А может, как я хотела?.. Нет, не хочу! Не хочу всего этого», — заплакала Инна.
И ее лицо в зеркале искривилось, задрожало.
Глава 17
Аттический царь
Она уже стала засыпать. Грустные воспоминания и тревожные мысли теряли отчетливость, причудливо превращаясь в странные видения, когда за стеной вдруг раздался грохот.
Инна вскочила сразу, не очень понимая, где она, — может быть, на ранчо Марго. Что там упало, взорвалось, грохнуло? Неужели Тэд сунул в микроволновую печь металлическую сковородку?! Она слышала, что железо в микроволновке взрывается…
Дверь распахнулась.
— Инна Николаевна!
Надя. Голая, перепуганная.
— Он… Он…
Нет, все было страшнее. Она в России, никаких микроволновок, а за стеной — ее сын.
— Что, что там стряслось?!
— Ты что, сдурел совсем?! — загромыхал голос деда. И вдруг хохот. Алексей смеялся.
Надя юркнула в Иннину кровать, до подбородка натянула одеяло.
Инна шагнула навстречу смеху. И сама невольно прыснула.
Алексей держал в руках остатки пакета, в который был упакован свадебный костюм. Обессиленный смехом, Лешка показывал без слов, как надул этот пакет и хлопнул им:
— Я как… А он ка-ак…
— Дурак, — не желая того, в рифму сказал дед. — Такую сумку испортил! Я инфаркт получу! Я с вами всеми тут кончусь! Ты знаешь, который час, ты знаешь?!
— Я спала, а он взял и… — выглянула Надя. — Я чуть не умерла со страху.
— Ну хватит, — сказала Инна, она уже не смеялась. — Ты что это, в самом деле, прекрати.
— Ка-ак грохнет… — досмеивался и Алексей.
Инна встряхнула его за плечи.
— Правда, Леша, ты что? Ты ж не один в доме.
— Я так перепугалась, Лека, ты такой… странный…
— А ты привыкай, — улыбался Алексей. — Со мной жить непросто.
Дед зачем-то выхватил у Алексея из рук уже бесполезный пакет и, хлопнув дверью, удалился к себе.
— Все, представление окончено, — сказал Алексей и лег. — Спокойной ночи.
— Ты зачем это сделал? — спросила Надя.
— Так, каприз художника, — с наигранным зевком ответил Алексей. — Я еще и не такое выкину.
— Ты это нарочно? — продолжала допрос Надя.
— Нет, случайно, во сне, я лунатик. И еще у меня энурез…
— Прекрати, Алексей! — гаркнула Инна. — Ты в последние дни стал просто…
— Вы мне дадите поспать, в конце концов?! — возник на пороге в позе трагического героя Николай Павлович.
Инна схватила Алексея за руку, сдернула с кровати и утащила в свою комнату.
— Так, все, давай выясним! — хлопнула она ладонью по столу. — Давай все раз и навсегда выясним. Нечего нам тут устраивать психологические головоломки. Он гадости вытворяет, а мы ахаем: какая загадочная душа! На что ж он нам намекает?!
— Он хочет, чтобы я ушла, — тихо сказала Надя.
— Подожди, не подсказывай, пусть сам скажет, — перебила Инна. — У него язык есть!
— Да, я хочу, чтобы она ушла, — сказал Алексей.
Надя закрыла лицо руками.
— Отлично… — Инна сцепила зубы. — Если она уйдет отсюда, то… То и меня ты больше не увидишь.
Алексей вскинул на мать испуганные глаза и тут же опустил их.
— Я ее не люблю, — сказал он упрямо.
Надя всхлипнула.
— Та-ак, приехали, — развела руками Инна. — Ты ее не любишь. А кого ты вообще любишь? Скорее всего, только себя. Нет, дело не в этом, дело в том, что ты струсил, ответственности испугался. Скакал по жизни мальчиком-одуванчиком, а тут вдруг раз — надо становиться мужчиной, надо за кого-то отвечать. Но как же я могу отвечать? Я ведь еще такой маленький, такой слабенький, я так себя жалею и люблю…